Новый Мир ( № 5 2008)

разворачивающейся как слово-удав “разворачивающейся”, книги, разворачивающейся как она сама захочет, книги, ползущей туда, куда ей, зме-юке, заблагорассудится (уф, выговорил), книги, каждый следующий шаг (оставим серпентные серпантины аспидов подколодных и пришьем нашей куколке-речи тряпичные ножки) которой основан только на предыдущем, а предыдущий — на предпредыдущем, такая вот лестница, что растет из головы циркача, балансирующего на мяче, водруженном на курносом носу милой девушки в трико с блестками, которая с немым укором смотрит на клоуна, который из-за кулис кажет ей язык, лестница в пустоте, поддерживаемая только мастерством циркача, упругостью мячика и заносчивостью курносой девицы, — так вот, в этой точке книги, похожей тем самым на философствование безумного немцеполяка, чьи усы есть приквел горьковских усов, в этой точке нашей общей книги я хочу спросить своего дорогого соавтора, призвать его, так сказать, к ответу. Так скажи! Ведь ты же сам, дорогой соавтор, напомнил мне как-то мимоходом, мимоездом, мимолетом, мимоползом о том, что есть уже книга об одной песне, об одной балладе, и книга эта... Кому, как не мне, знать об этой книге, мне, заслуженному кельтиберу постсоветского пространства, нынче — Кухулину Богемии, Моравии то ж? Да, я знаю об этой книге. Знаю и хочу спросить тебя, мой дорогой соавтор: так что же мы делаем вид, что ее нет, ведем себя как какой-нибудь постсовпис (пара романов в “Новом мире”, шорт-лист Букера энного года, колумнист “Вечерки.Ру”), который делает вид, что двадцатого века не было, не было и той книги, о которой мы делаем вид, что ее не было, который прикидывается невинным Боборыкиным и лыком гонит свою боборыкинскую строку, мотает версты пыльной прозы безо всякого намека на верстовой столбик, мотает-мотает, а на ус себе не мотает ничего, хотя оным усом обзавелся заранее, усом почти горьковским. Такой вот усатый сиквел, забывший об уроках приквела. Так что же мы молчим, дорогой мой соавтор? Не пора ли размазывать скупую слезу по морщинистым мордасам, рвать волосы и испускать жалобные вопли — погулять с ветром? Написан, написан уже “Вертер”, верь мне, мой дорогой соавтор! Проснулся финн, уже играет, как герой Тома Финляндца, своей мощной мышцой и летит к нашему замыслу смерть, как писал И. П., смерть в халате белофинна! Эх, теперь такие фильмы не идут.