Новый Мир ( № 5 2008)

Третьим томом издательство завершает собрание мемуаров и очерков прославленного переводчика и знатока искусств Николая Михайловича Любимова (1912 — 1992). Я с огромным интересом следила за этим изданием, начатым в 2000 году и продолженным в 2004-м (желающих отсылаю к своим новомирским “Книжным полкам” в № 4 за 2000 год и в № 8 за 2004-й); как не отозваться на окончание благого дела.

Том 3-й, как и 2-й, составлен сыном автора, театроведом и философом Б. Н. Любимовым уже после смерти отца. В кратком послесловии Борис Николаевич (получивший свое имя в честь Бориса Пастернака) пишет: “Если бы меня спросили, что он [отец] больше всего в жизни любил, я бы ответил — Церковь и литературу, и после некоторой заминки добавил бы театр”. Так вот, воспоминания этого от младых ногтей театрала уже публиковались в 1982 году, но здесь воспроизведены в иной

авторской редакции, предположительно с устранением цензурных искажений. Это зарисовки актеров Художественного театра (Качалов, недооцененный, по мнению

Н. М., в прославившей Москвина, а не его роли царя Федора; Книппер-Чехова, Хмелев…), актеров Малого, мейерхольдовских постановок, Игоря Ильинского. Зато открывающий книгу пространный очерк о Борисе Пастернаке — настоящий сюрприз. Больше вкусовых суждений (Н. М. был почти глух к раннему Пастернаку, к “дани неуравновешенной молодости”, полюбив его “любовью поздней”) здесь увлекают живые воспоминания о поэте, знакомство с которым в 1943 году перешло после войны в дружбу и горячую поддержку во время “живаговской” травли. “…Я воспринял приближение Пастернака как приближение самой Поэзии. <…> А ведь у Пастернака не было ровно ничего от небожителя: и походка-то у него была косолапая, и гудел-то он как майский жук, проводя звук через нос, произнося „c” с легким присвистом и вдруг срываясь на почти визгливые ноты, и смеялся-то он, обнажая редкие, но крупные лошадиные зубы, и держался-то с полной непринужденностью, хотя без малейшей развязности, без малейшего амикошонства <…> но всегда и везде как у себя дома”.

Церкви же, прежде всего — лично знакомым и нежно любимым мастерам церковного пения и духовной музыки (но и положению Церкви в тягчайшие для нее годы) — посвящен ряд изумительных, не побоюсь этого слова, ранних мемуарных проб, адресованных, видно, “тому будущему, до которого другим не докричаться” (из письма Вяч. Вс. Иванова автору). Тут еще меня заинтересовала примирительная и даже высокая оценка деятельности митрополита, а затем “сталинского”