Начальство дворцы себе строит, в райцентре да в городе магазины открывают. А нам опять: потерпите да погодите. Или на коровник укажут: разбивайте по два, по три метра стены — кирпич. Ломами колотим, бьем, везем. Кто продаст за копейку, кто — во двор. А потом и вовсе — обухом в лоб: приехали из города крепкие ребята, называются “инвесторы”, черные у них машины, вроде твоей. Приехали и сказали: “Все здесь теперь наше. Даже ржавый гвоздь не трогать”. Поставили охрану и за неделю все вывезли: технику, скотину, мастерские, мехток. Плиты бетонные: на перекрытиях, в силосных ямах, в гараже — все забрали. Насосная станция и весь полив, все трубы. Котельную разбомбили. На нефтебазе баки из земли выдернули. И вправду — вплоть до ржавого гвоздя. С тем и убрались, “инвесторы”. Старые люди говорят: немцы в войну так не зорили. А свои — все под метло. Не надо пахать и сеять. Отдыхайте. Господи, господи... Вспоминать тошно. Спасибо, тещина пенсия, без нее бы нам — решка: хлеба не на что купить. Бабка Настя спасала да Дон-батюшка и темная ночь. По весне рыба идет, исхитряешься, ловишь. Ты ловишь — и тебя ловят. Как карги налетят: рыбнадзор, милиция, девятый отдел, особый отдел, фээсбэшники, судоходная инспекция... Отовсюду: со станицы, из района, из города, омоновцев шлют с автоматами. Вроде враг пришел. И всем: давай, давай и давай. И никуда не денешься: плати и плати. Но исхитряешься. Посолишь рыбешки. Помаленечку продаешь. А бывало, начнут шарить по дворам, в погребах, сараях. И оставят ни с чем. Опять исхитрялись: в левадах ямы копали, там солили. Какая-то страсть. А деваться некуда: надо детву кормить. Вспоминать тошно.