Сбылась и давняя мечта тети Нади — теперь у нее была дочка, уже не такая маленькая, красивая долговязая девочка-подросток, не похожая ни на одного из своих родителей. Девочка всякий раз вздрагивала, когда отец заливался смехом, но, как и мать, смотрела на него с обожанием. Николай Исидорович сам был из Киева, в Москву попал «на повышение» после окончания Академии Генштаба. В Киеве у него оставалась и квартира, и дача в каком-то живописном месте, и Н. И. каждый год либо сам ездил туда в отпуск со своей дочкой, либо отправлял ее с тетей Надей. В Киеве их встречала, привечала и на убой кормила тетя Вера, жившая там со своими двумя почти взрослыми дочерьми. И вот однажды, когда тетя Надя, водрузившись на свои каблуки-ходули, оправилась встречать отдохнувших мужа и дочку, девочка вышла из вагона одна, а матери только передала записку. В записке, которую тетя Надя потом промочила слезами до дыр, было черным по белому сказано, что Николаю Исидоровичу надоела Москва с ее бездушными и лишенными чувства юмора людьми, надоела маленькая квартирка в конце Профсоюзной улицы, где он задыхается под низенькими потолками, вообще все надоело (там был еще длинный перечень), и он возвращается к Вере, которая оказалась вовсе не сестрой ему, а «законной супругой», и своим законным дочерям, которым негоже расти без рiдного батьки. И больше его никто не видел. Когда и каким образом он устроил свои служебные и прочие дела, мне, разумеется, неизвестно, да меня-то это уж точно не касалось.