“При этом „старомодный” и „устаревший” — разные вещи. Начать с того, что они принадлежат совершенно разным типам мировоззрения. Устаревшие вещи, представления, принципы, произведения искусства существуют только для тех, кто мыслит в категориях прогресса; причем — линейного прогресса. <...> Прогрессистское сознание давно перестало быть единственным, господствующим в западном мире, но оно, как ни странно, царит в мире, который мнит себя самым современным, актуальным, — в мире людей искусства, арт- и кинокритиков и им подобных. Для них тот же Гринуэй, безусловно, устарел — ведь закончилась эпоха, в которую они его записали (как бы она ни называлась, например „постмодернизм”). Точно так же устаревшими стали и фильмы, снятые дрожащей камерой, и персидские киноковры, а скоро устареют и дурацкие документальные фильмы известной политической направленности. <...> Такое направление некоторых умов породило и ответную реакцию. Появилась разновидность людей, профессионально стилизующих себя под „старомодность”. Более того, „старомодность” стала модной — о ней много рассуждают в интервью и даже пишут книги. Любопытно, что эти книги отличаются повышенной агрессией; главным орудием рассуждения в них становятся проклятия в адрес всего современного: провозглашается, скажем, ничтожность всего современного искусства или всей современной музыки. Такая агрессия выдает неуверенность, внутреннее смятение провинциального эстета, напялившего дедовский костюм в клеточку и вышедшего выгулять дядину трость; защита „великого искусства” (этики, философии, науки, религии) прошлого не выдает ничего, кроме скудоумия и скверного характера патентованного консерватора. Прежде всего потому, что он просто
Комплекс очевидца.Леонид Юзефович — о 1990-х и о новом романе. Беседовала Елена Дьякова. — “Новая газета”, 2009, № 19, 25 февраля.