Медведица с медвежонком ковырялись в снегу у левого берега. Ефимов выплыл из-за поворота и увидел их в тридцати метрах, лодку прижимало течением к острым скалам, надо было отрабатывать, получалось, что прямо на косолапых. Он слегка растерялся, стукнул веслом по баллону и крикнул: “Оп-оп-оп!” Речка была не шире десяти метров, лодку нанесло все-таки на скалы, он отталкивался от них веслом и следил за медведями.
Мамаша, крупная, почти круглая от сытости, поднялась на дыбы, свесив мощные подсогнутые в локтях лапы, и смотрела в его сторону. Ефимов пришелся бы ей по плечо, если бы встал рядом. Это были строгие три-четыре секунды. Лодка плыла, метры, разделявшие их, сокращались. Ефимов, покрываясь мурашками, захлопал в ладоши: “Оп-оп-оп-оп!!!” Медведица крутанулась и рванула тяжелыми прыжками вверх по склону, оставляя в снегу глубокие следы-ямы. Малый не сразу расчухал, потом увидел, что матери нет, глянул на речку, на лодку, которая была уже совсем близко. Тоже приподнялся на задние лапы и вытянул вперед острый нос. Ефимова гаркнул на него, не очень, правда, громко, опасаясь, что матери это не понравится. Косолапый нехотя, все еще не понимая, чего она испугалась, поскакал следом за мамкой. Это был крупный пестун, размерами никак не меньше Ефимова. Они довольно быстро взобрались в невысокий хребетик и исчезли в лесу.
Медведи непредсказуемы. Ефимов много их видел, медведи, ясное дело, видели его еще больше, и все было более-менее, но нашелся один рыжий двухлеток, который, увидев Ивана издали, было это на берегу океана, рванул к нему. Иван крикнул, замахал руками, клацнул затвором, но медведь летел на махах, не сбавляя скорости. Ефимов стрелял с двенадцати шагов. Уже не жилец, зверь отскочил в сторону и встал на дыбы, рассматривая своего убийцу. Так и осталось непонятным, чего он хотел.