— Дмитрий Дмитриевич, ведь вам достаточно только снять трубочку, — произносит гостья заискивающим голосом.
Шостакович смотрит на нее страдальчески.
Отец терпеть не мог этой фразы про “трубочку”, а слышать это ему приходилось регулярно. Очень многие просители ошибочно полагали, что при своей популярности Шостакович — человек всесильный. Дескать, достаточно ему попросить о чем-нибудь высокое начальство — и любое дело разрешится.
Дама, о которой я сейчас вспомнил, была вдовою композитора В. и была крайне озабочена “увековечением” памяти мужа. По ее мнению, одного телефонного звонка Шостаковича было достаточно, чтобы музыка В. стала исполняться в концертах и звучать по радио. Отец наш и “трубочку” много раз “снимал”, и письма подписывал, но вдове всего этого было мало.
В каком-то очередном разговоре мадам В. посетовала:
— Муж умер, и никого у меня не осталось...
Тут Шостакович возьми и скажи:
— Да, да... А вот у Иоганна Себастьяна Баха было два десятка детей. И все они продвигали его музыку.
— Вот-вот, — подхватила вдова. — Его до сих пор исполняют! А я-то одна, совсем одна!..
Я помню, как однажды после очередного разговора с этой дамой отец обратился к нам, домашним:
— Пожалуйста, когда я умру, не занимайтесь моим “бессмертием”... Не хлопочите, чтобы играли мою музыку...
Галина:
Но он всю свою жизнь пропагандировал музыку своих учеников и коллег, кого считал талантливыми. В журналах и в архивах можно прочесть десятки его писем с хвалебными отзывами о сочинениях С. Прокофьева, А. Хачатуряна, Ю. Свиридова, К. Караева, М. Вайнберга, Г. Уствольской, Б. Тищенко, Э. Денисова и других композиторов. И все это писалось совершенно искренне — несмотря на свою деликатность и воспитанность, Шостакович в мнениях о музыке никогда не кривил душою.
Максим:
Отец высоко ценил талант своего приятеля Матвея Блантера, “Моти”, как его называли все друзья. Кстати сказать, по этой причине я однажды пострадал. В школе надо было писать так называемое изложение. И там был персонаж, которого звали Матвеем. Так вот, я всюду писал “Мотвей”. Учительница спрашивает: “Почему ты пишешь „Мотвей”, а не „Матвей”?” А я ей говорю: “У моего отца есть друг Матвей Блантер, и его все зовут „Мотя”...”