Плохо быть плохим. Хорошо быть хорошим. Какие красочные избитые фразы. Мне кажется, их слишком часто повторяли эти законы жизни. Так часто, что они, нет, не просто истрепались, с них уже сорвана кожура, рыдают и кровоточат. Мокро блестят! Юные слова. От бесконечных повторов к ним вернулась первозданная свежесть. ЧУВСТВО ЛОКТЯ. ИМЕТЬ СТЕРЖЕНЬ. Я наслаждаюсь их звучанием. Слово ОТЗЫВЧИВОСТЬ всплескивает, как лужа под шинами авто... Отзывч-чивос-сть!
Никуда отзывчивость не убирается. Автобусная остановка. Женщина распласталась на брусьях скамьи, высматривая что-то. Юбка задралась. Сел парень в кожанке, белесая шерстка волос.
— Я обмочилась...
— Чем обмочилась? — сухо спросил он.
— Мочой. Вся.
Она завозилась с пластмассовой бутылью, потом протянула парню:
— Ты не откроешь?
Он безмятежно отвинтил крышку.
— Спасибо тебе, — говорила женщина, она вливала бутыль в рот. — Хоть перед смертью наемся.
Парень кивнул.
“Чем наемся? — думал я, тепло на них косясь. — Что там за похлебка?”
Я горд, да, горд отзывчивостью своей натуры. У нас целый кусок Фрунзенской набережной был отрезан для военных. Сразу за моим сталинским со шпилем домом раскинулось Министерство обороны. Зимой я в белых вихрях гулял возле министерства. Река через набережную, замерзая, шла волдырями. Метель секла наотмашь солдата.
— Эй! — позвал он. — Слышь, малый, сгоняй в магбазин. Шоколаду купи...
Рот его запекся желтенько по углам. Как будто куриная слепота расцвела. Солдат-дежурный.
— Какого? — Я растерянно запоминал.
— Да “Белочек” возьми штук пять...
Я бросился со всех ног домой, выпросил у мамы денег и — в магазин!
Я скакал к солдату сквозь залпы снега.
— Ну? — кричал он издали. Протянул оледенелую рукавицу, выхватил сласти. И отмороженными зубами впился в шоколад, роняя шелест упаковки.
Моя роль была исчерпана. Я от него удалялся, ветер вонзал в меня любвеобильные снежинки...
Пожалуй, надо еще про армию рассказать.