Новый Мир ( № 6 2002)

Помню, умер Черненко. Мелкая фамилия. Я бы не удивился, узнав, что “черненка” — это по-хохляцки “родинка”. Мелкая родинка на пышных телесах страны. Он умер, и серый ветер игрался и хмыкал флагами, красные флаги с черными лентами. А мама вела меня по Комсомольскому проспекту в магазин “Дары природы”. На витрине — оскал волка, алая зевота медведя, в застывшем полете косятся птичьи чучела... Внутри пахнет по-лесному терпко, народу мало. Из открытой белой кассы улыбаются две кассирши. Щекастые, они непрерывно лузгают семечки.

— Ой, Сережа! Смотри-ка, как вырос! — взвизгивает одна.

Вторая подхватывает:

— Да, вымахал. Не узнать!

Так всегда они встречают меня, сплевывая черную шелуху на отдельное блюдце.

— Сколько лет? Четыре? Жених настоящий! Невеста, поди, есть?

— Есть! — отвечаю я гордо.

Они заливаются довольным смехом:

— Как звать-то?

— Таня!

Теперь каждый раз я обречен отвечать на их смеющийся, в лузганье семечек вопрос: “Ну как там Таня твоя?”

Мама покупает рябчика. И разыгрывается уже знакомая мне сцена. Продавец кривоносый, с усталым землистым лицом. Он в белом халате, а его губы, бескровные, бормочут: “Ешь ананасы, рябчиков жуй...” Бормочет он не подымая глаз, словно творя молитву. “День твой последний приходит, буржуй!”

— Что это значит? — как-то не выдержала мать.

Он испуганно сморгнул:

— Ой, извините, к слову пришлось...

Но вот мама отходит к другому прилавку, и он, нагло заглядывая мне в глаза, повторяет: “Ешь ананасы...”

Я не могу понять этих слов. Я жалуюсь:

— Мама, он опять...

— Не жалуйся на взрослых, — сурово бросает он.

Мы выходим, я несу пакет с торчащим оттуда перистым крылом. Прощально смеются кассирши. Мы уже на улице, идем, идем, умер Черненко, витринные звери сверлят застывшими бусинами...

Однажды стылым зимним днем я с другими детьми ползал по “паутинке”, это такое дворовое железное сооружение из четких квадратов, раскорячившееся. Мальчик постарше, выразительное лицо, зеленушно-нервическое, как у арлекина. Он решил нас повеселить. Он начал переворачиваться, и тут — о, чудо! — застрял НОСОМ, упершись в ледяную перекладину. Секунда немого ужаса. В следующий миг он резко вырвался и спрыгнул на снег. И из носа у него закапало красным. Лепестками мака осыпалась и красила снег кровь.

— Снегом! Снегом надо! — кричала подоспевшая женщина, мама одного из нас. — Голову закинь!

И мы принялись бросать ему в лицо, на кровавый нос, белым рыхлым снегом. Он уворачивался, рыдал. Кровь, снег...