Чехов вышел на темные мостки, скрипящие под ногой; подошел к самому краю. О’Хара остался на берегу.
Впереди не было ничего, только беспросветная вода и сомнительный огонек; потух. Символ, навязчивый до банальности: такова и жизнь человеческая. Если бы моя закончилась здесь, у реки, — то что? Что? Он прислушался к себе. Не было ни страха, ни смирения — только черное, как эта чужая, дальняя река, желание сделать еще один шаг.
Если он умрет здесь и сейчас, думал О’Хара, то что? Что? Он умирает и так, сколько я видел чахоточных — ошибиться нельзя. Одна пуля в основание черепа — смерть быстрая, аккуратная и, говорят, безболезненная.
А для него — еще и благодатная, взамен долгой муки, ему уготованной.
И то, что он об этом не узнает, не меняет ничего.
А он думал: еще один шаг.
Еще один шаг.
Шорох позади: револьвер лег в ладонь.
Вот так: даже выбор остался не за мной. Спасибо и на этом: писательское самоубийство — такая пошлость... Он наклонил голову и ждал.
Волосы на затылке были пострижены аккуратным полукругом.
— Доктор, — сказал О’Хара.
Чехов обернулся.
О’Хара стоял, сунув руки в карманы, и улыбался.
— Ступайте вон туда... — Он мотнул головой. — Пройдете по улице, выйдете к перекрестку, где собираются рикши. Больше рупии не давайте, это с чаевыми. А у меня, уж простите, еще дела.
Он снова кивнул и исчез в темноте.
Теперь пошли мытарства. Козырьки крыш сходились навесом; улица делалась все более темной и все более вонючей. По правую руку, где-то под стеной, похлюпывала канава. Улица сузилась до переулка и запетляла; на каждом шагу упираешься в шершавую стену. Дверей не было, и не было перекрестков.
Впереди замаячил огонек. Последняя дуга привела к деревянной вывеске — стилизованному осьминогу, повешенному прямо под фонарем. Вероятно, закусочная с морским меню — но закрыта.
Рикши и впрямь сгрудились у осьминога, но из-за угла выступил желтый человек в желтой одежде, и они рассеялись.
— Недостойнейший Сун Ло Ли, — сказал китаец по-русски и почти без акцента, — наинижайше просит высокорожденного господина посетить его убогое заведение. Нижайше и настоятельно просит.
Идти пришлось недалеко, но Чехов сразу потерял направление. Сун Ло Ли нес в поднятой руке потайной фонарь, и узкий луч проявлял в темноте то сухой фонтанчик в форме рыбьей головы, то крутое колесо водяной мельницы; и тусклый шепот реки был заглушен низким голосом океана.
Китаец остановился, толкнул возникшую ниоткуда низкую дверь и молча поклонился гостю. Чехов вошел.