Новый Мир ( № 6 2010)

Но как же я жил все те годы, пока в моем паспорте чернела известная статья, когда во всех анкетах я должен был писать “был судим”, а в бесконечных автобиографиях добавлять и некоторые подробности, чтобы не дай бог не заподозрили, что я хочу что-то утаить? Ответ простой: как все люди. Друзья встретили тепло. Документы об образовании и работе выдали и в университете и в пединституте с глубоким сочувствием. И так было всюду до того дня, когда президиум Верховного суда меня окончательно реабилитировал. Лишь при устройстве на работу отказывали и прямо, и косвенно, и сочувственно, и грубо, но как только начнешь работать, забудешь все на свете. Спасибо вам, добрые люди! И в бывшей республике немцев Поволжья, и в Степногорске, богом забытом руднике в степях Северного Казахстана, никто никогда и ничем мне не напоминал о моем неполноправии. Правда, время от времени органы госбезопасности и внутренних дел приглашали, беседовали, но все это было вполне корректно. И в 1942 году, когда меня высылали из бывшей республики немцев Поволжья, и в 1949 году, когда начальник Россошанского райотдела госбезопасности подполковник Смоленский всю ночь со мной беседовал и предложил покинуть город, — все тоже было корректно и благопристойно. Служба есть служба, инструкции надо выполнять.

Правда, первое “изгнание” было намного более обидным. Война, я делаю все, что в моих силах, чтобы хоть в тылу помогать стране (на фронт меня не взяли по инвалидности — зрение). И вдруг… под конвоем на вокзал. Ах, так и для меня не будет ничего, кроме моей собственной шкуры! Но, к счастью, этот мгновенный порыв тут же развеялся, когда я оказался рядом с новыми людьми в новой школе. А в другом тяжком году — в 1949-м — я уже каждую минуту чувствовал людское тепло, и уже не было такого упаднического настроения. Надо работать, и все.

И мне не нужен был Киев, не нужен университет. Я делал доброе дело, и люди мне платили уважением и благодарностью. Наверно, даже любовью.