Новый Мир ( № 6 2010)

Нет, папочка, в тамбуре ты сам мне открыл, что дело в другом. Людям более земным, и без того обреченным на тленность, было просто не за что держаться. А интеллектуалам, уже отведавшим эликсира бессмертия, приходилось цепляться за самую призрачную причастность к нему — так наркоман отдает жизнь в обмен на дозу. Причастность к истории — это наркотик посильнее героина!

В камере уже был новый человек лет сорока с лишним, очень худой и сдержанный. И ни единой мысли, что это может быть провокатор. Он оказался директором обувной фабрики. В прошлом сапожник, участвовал в оппозиции, но от нее отказался. Выдвиженец — как это звучало тогда! Своим талантом превзошел тех, кто академии кончал. Где бы я на воле мог познакомиться с таким человеком! То, что он в свое время не побоялся вступить в оппозицию, создавало дополнительный ореол. Хотя как можно было сомневаться в возможности построения социализма в одной стране? Надо — и построим! Мы были детьми Гражданской войны, погромов, бандитских налетов, когда все было таким утлым — и богатство, и сама жизнь. Отсюда и самые ограниченные потребности. По нашим студенческим мечтаниям начала 30-х, это был чай, пусть вприкуску, но хлеба вдоволь. Казалось блажью и мещанством иметь несколько пар обуви, когда сапоги служат все сезоны. Да и носков не надо (а в магазинах их и не было), годятся и портянки из какого-нибудь старья. И зачем костюмы, возиться с ними... Правда, пару белья на смену — это нужно. Нужна и кожаная куртка, как у Свердлова, — тоже на все сезоны. При подобных взглядах можно было и коммунизм построить в одной стране, и, если не ошибаюсь, в те годы выступил на каком-то совещании редактор “Правды” Мехлис и сказал, что возможно и построение коммунизма в одной стране, и мы страшно этому обрадовались.

Но за этой нашей ограниченностью скрывалась и жажда как можно больше знать о мире, усовершенствовать его. Поймет ли современный студент, с каким трепетом душевным мы брали в руки “Капитал” Маркса? Нам казалось, что мы нашли ключ к всеобщему благоденствию. Это были годы кризиса на Западе, газеты на все голоса кричали о безработице, о самоубийствах. Каждый из нас уже чуть-чуть соприкоснулся с этим страшным словом “безработица”, но социализм этого знать не будет, как и войн, погромов, голода. А на голод 30 — 33-го годов мы смотрели как на временное явление, которое для нас лично — испытание воли и идейности.