Новый Мир ( № 6 2010)

Стоп! У подземного перехода каменел в отключке сребробородый еврей в черном среди лета обтерханном пальто; в руке он держал такую же обтерханную книжку. Фадеев, “Разгром”, приблизившись, прочел я. Разгром — это, пожалуй, и об отцовской судьбе… Я долго вглядывался в темно-янтарные отцовские глаза, но они пребывали в каком-то ином мире. Пришлось сторублевой купюрой пощекотать ему пальцы.

Из подполья поманила “Эзотерическая литература”. Я уже готов был опуститься и туда. Роскошный двухтомник Блаватской. Тайная доктрина, Дхиани-Будды, Риджи-Праджапати, Мулапрокрити… Еще что-то полузнакомое — Анни Безант. Ментальный план, астральный план… М-да. Женщины, принимающиеся лгать всерьез, становятся еще более несносными, чем мужчины. Врать надо весело. “Некромантия” — это было как-то посимпатичнее. В сущности, я же и хотел вызвать мертвого…

...На могилу… Между полуночью и часом ночи… Факелы, благовония, белена, болиголов, шафран, опий, мандрагора… Во имя мук осужденных и проклятых повелеваю и приказываю тебе, дух усопшего Каценеленбогена, восстать и повиноваться сим священным обрядам под страхом вечной муки!

Нет, такой коктейль мне даже в полночь на кладбище будет не проглотить без смеха.

…Влила в жилы трупа смесь теплой менструальной крови, слюны бешеной собаки, кишок рыси, горба гиены, вскормленной трупным мясом, сброшенной змеиной кожи и листьев белены… Отсекает голову козлу и помещает ее в распоротый живот трупа; половые части он кладет в рот мертвецу, тем самым отождествляя его с козлом…

Нет уж, спасибо. Своих родителей отождествляйте с козлами. Козлы…

Я все же почел возможным приобрести “Книгу привидений” лорда Галифакса: лорд — в этом всегда есть что-то стильное. Сходить с ума тоже надо со вкусом.

Я втянулся и все меньше уставал. Вечером можно было позаниматься при лампадке, и я взялся за английский. Свои валенки, которые мне мама передала в тюрьме, я отдал киевлянину Кедрову, маленькому еврею с такой мощной фамилией и основательной дозой цинизма. Когда-то ему поручили вовлечь в оппозицию старого большевика для рекламы, и его жертвой стал Миша Киевский, член партии с 1915 г. Этот “оппозиционер” был тут же. Полуслепой еврей в очках-биноклях, не умевший и двух слов связать. И Кедров над ним нередко потешался, не испытывая ни малейшей вины за “вербовку”: революция требует жертв.

— Подтверди, Кедров, — обращался к нему Миша, — какие у меня бабы были, с какими грудями — ни у кого таких не было.