На что она вообще надеется? Как собирается ехать домой? Может, думает, что воссоединится с папой Сметанкиным и вообще останется здесь? Тут, конечно, лучше, чем в Красноярске. В каком-то смысле…
Я смотрел на ее разбросанные повсюду вещи. Аккуратностью она не отличалась. Как вообще шнуруется этот корсет? Или у нее все же есть что-то более практичное?
Наконец я не выдержал:
— Ты что, так и собираешься тут жить до этого, как его? Воссоединения родственников?
— Ну да.
Она удивленно посмотрела на меня, пожала плечами — любимый жест. Она и впрямь походила на Сметанкина — в ней была какая-то нечеткость, неокончательность, точно на недопроявленном фотоснимке. Книжное сравнение, литературное. Когда я последний раз видел недопроявленный снимок?
— Мне больше и правда негде, — сказала она. — Ну, могу еще у папы твоего. Он, в общем, не против был. Он симпатичный у тебя. Но тут лучше. Воздуху много. И вообще. Мне больше нравится.
И она улыбнулась.
Мой папа симпатичный?
В спальне на тумбочке остывала яичница. Это меня беспокоило.
— Ты вообще что делаешь? Учишься? Работаешь?
— Учусь. — Она, оттопырив мизинец, прихлебывала кофе. Это я с ней пойду на встречу с родственниками? Позорище. — На стилиста.
Наверное, на парикмахера. Сейчас все называют идиотскими эвфемизмами.
— Вот вернусь, позавтракаем, пойдем тебе костюм приличный купим. Вообще приведем тебя в порядок. Чтобы не стыдно было родственникам показаться.
— Слушай, — сказал я устало, — отстань от меня, а?
— Я же как лучше…
Вот пойдет она в маркет, запру дачу и поеду к папе. Я представил себе, как она возвращается с пакетом своей веганской еды и тычется в запертую дверь…
— Туалетной бумаги купи, — сказал я, — и хлеба. И помидор. И яиц. Кстати, “мангазея” что такое? Не знаешь?
В комнате нестерпимо воняло парфюмерией. Чем она душится? Какой гадостью?
— Ткань такая? — неуверенно ответила она, подобрала с пола свой корсет, со стула — юбку, двинулась в ванную и захлопнула за собой дверь.
Зашумела вода.
Я съел холодную яичницу, немножко прибрался и задумался.
Позвонить Сметанкину? Сказать, что тут мне свалилась на голову его дочка, и, между прочим, не маленькая, и пускай он сам разбирается — например, приезжает на своей серебристой “мазде” и увозит ее в какое-нибудь пристойное место, а главное, отсюда подальше. Такой папа на белом коне.
Но потом передумал. Сдержал первый порыв.
Если бы она хотела сдаться Сметанкину, она бы поехала сразу к нему. А не болталась бы ночь на вокзале, где, между прочим, полным полно бомжей и карманников. И вообще неуютно.