Новый Мир ( № 6 2013)

Скворец направился к полянке, а Сережка присел на ствол упавшей сосенки, чувствуя, как у него ноги подкашиваются от муторной слабости. Тамарка сорвала травинку и, задумчиво жуя ее, разглядывала его. o:p/

 — Прав Скворец, — наконец проговорила она. — Никакой ты не крысенок. Воробей, как есть Воробей, нахохленный, задиристый и знающий, как по жизни пропорхать. Своего не упустишь. Прямо диву даюсь, откуда ты такой взялся. o:p/

Сережка просто поглядел на нее и ничего не сказал. o:p/

— Понимаю, — кивнула она. — От папы с мамой взялся, конечно.  Ты хоть помнишь их? o:p/

— Нет, — сказал Сережка. o:p/

— Я тоже не помню. Вот тетку помню. Крутая была тетка, суровая.  Но это тоже давно было. Сколько лет тебе? o:p/

 — Вроде двенадцать, — он пожал плечами. o:p/

 — А если не вроде? o:p/

— Откуда ж мне знать? Записано, что родился я тридцатого октября шестнадцатого года. Наверно, правильно. o:p/

— Значит, этой осенью тебе тринадцать стукнет? Плюгавеньким ты выглядишь для своих лет, уж прости за откровенность. o:p/

— Чего ж не простить? — Воробей пожал плечами. — Все знают, что я ростом не вышел. o:p/

— Все правильно. Воробей — он птаха мелкая. o:p/

Сережка Высик, отныне и навеки ставший Воробьем, взглянул на Тамарку. Была сейчас в интонациях ее голоса непонятная легкость, словно она забалтывала сама себя, и от этой легкости во всем ее облике мальчик ощутил нечто щемяще-волнующее, нечто смущающее его. Словно произошло с ней что-то, чего он не знал, но от этого произошедшего она сейчас совсем по-новому ощущала себя, свое тело, и эта аура ее нового отношения к своему телу — бережно-горделивого, если искать хоть какое-то определение, — висела над ней, распространялась вокруг нее, заставляя и находившегося рядом увидеть ее другими глазами. Мальчик почувствовал себя вдруг причастным к некой тайне, с которой прежде не сталкивался. Нет, это не было желанием, и не было этому названия — это было вне всего, чем он жил, вне того, что он знал о взаимоотношениях мужчин и женщин, вне мата-перемата после отбоя, вне смачных рассказов толстого Мишки, как в далекой, почти сказочной, Москве найти подпольный публичный дом, если нужное словечко шепнуть извозчику. Мишка уверял, что словечко это «ежевика», и ему верили, хотя было понятно, что Мишка никогда в Москве не бывал и все свои потрясающие знания подхватил от таких же невежественных, никогда в стольном граде не бывавших, от старшего брата, тоже прошедшего через их детский дом и работавшего сейчас подмастерьем на заводе в Ближнем Боре, от расхлябанных и шпанистых друзей брата, угощавших Мишку пивом, — Мишка с важным видом уверял, что от пива прыщи проходят. Вообще, Мишка был переполнен сознанием собственной значимости и пытался весь класс подмять под себя, и были у него свои прихвостни, но к Высику он как один раз сунулся, так больше не приставал. Просто оставил в покое, потому что Высик сам в драку никогда не лез, но свое право держаться в сторонке от всех союзов и компаний и никому не подчиняться охранял остервенело, неистово, когтями и зубами. Потом Мишка даже сам дал Высику почитать истрепанную древнюю книжку, приключения Ната Пинкертона, и тот момент, когда Мишка швырнул эту книжку на кровать Высику и сказал: «На, прочти, убойная книжица», стал моментом заключения вечного и прочного мира. o:p/

…И почему ему сейчас вспомнился Мишка? Вспомнилось это причмокивание губами, с которым Мишка просвещал своих однолеток, и все это вдруг показалось безмерно далеким от этой освещенной солнцем прогалины, от светлой, едва вибрирующей в легком ветерке, зелени вокруг, от великолепного лесного аромата, за которым скрывался ледяной и темный ужас недавно пережитого. o:p/

Вернулся Скворец, небрежно и насмешливо хмурый. o:p/

— Все ясно, — сказал он. — Пошли. o:p/

— Куда? — спросил Воробей. o:p/

— В лагерь. Опоздаем к предобеденной линейке — с тебя шкуру спустят. o:p/

— Я не пойду! — опять заявил Воробей. o:p/

— Не бойся. — Скворец несколько секунд присматривался к мальчику, потом добавил: — Пока я с тобой, ничего с тобой не случится. Ты мне веришь? o:p/

Воробей, в свою очередь, поглядел на Скворца. Не поверить этому парню было невозможно. Он понял, Скворец берет его под свою защиту — и от сознания могущества этой защиты у него перехватило горло. o:p/

— Котенок… все еще там? — спросила Тамарка. o:p/

— Нет, — коротко ответил Скворец. o:p/

— Ты… ты понял, куда он делся? o:p/

— Да, — ответил Скворец также коротко. — Ну пошли. o:p/

Они шли через лес, почти ни о чем не разговаривая. o:p/

— Осенью я покидаю детский дом, — сказал Скворец, когда они уже подходили к лагерю. — Начинаю трудовую жизнь. o:p/

Непонятно, кому адресовались эти слова — Воробью или Тамарке. Было видно, что каждый из них воспринял их по-своему. o:p/