— Сникни, Вася, — сказал Насонов, взял затвердевшее от страха тело поперек и перебросил на пирс.
Быков проелозил локтями по грязи, вскочил и, схватив шляпу, поспешно устремился к выезду с пирса, где стоял черный японский джип. Отбежал и стал выкрикивать угрозы Насонову. Но его не слушали, пирсовые рабочие сами засмеялись и полезли с судна — им совсем не хотелось трудиться ночью. Быков скоро уехал с пирса. А ярость в Насонове распалась на какую-то мелочь, на осколки, он разочарованно, с красным лицом ушел на корму и уже не видел, как рабочие тоже уехали на тракторе.
— Зря ты, Миш, — сказал Заремба. — Он дело пришьет.
— Не пришьет, — возразил боцман. — Им деньги дороже стыда, они воры, им наш пароход на страховку разменять надо, они ради этого все забудут...
Насонов закурил, а Заремба между тем пошел выволакивать с сейнера круглый белый пластиковый контейнер со спасательным плотиком и потащил его с пирса, наверное надеясь сбыть кому-нибудь за водку. Двое других рыбаков взобрались на рубку и принялись зубилом срубать закисшие крепежные болты антенны локатора. Боцман, глядя на жадность команды, плюнул в сердцах и спустился в кубрик, где только один матрос, по фамилии Свеженцев, лежал на своей койке. Свеженцев поднял навстречу ему любопытное бородатое лицо.
— А ты чего же не тащишь, как все? — равнодушно спросил Насонов.
— А мне на что? — пожал неширокими и покатыми, будто стертыми за многолетние мытарства плечами Свеженцев. Он только первую путину как прибился к сейнеру. До этого он промышлял прибрежным ловом лосося на юге острова, а еще раньше судьба его терялась в долгих странствиях по огромной стране, в которые он пустился когда-то, без сожаления бросив размеренную жизнь в центре России. Тяга путешественника гнала его из Подмосковья в Мурманск, на Северный Урал, в Петропавловск-Камчатский, под Благовещенск, в Игарку, в горы Алтая, на Курилы... И, как всякий путешественник, он беззаветно верил, что в следующий раз найдет тот уголок на земле, где сможет успокоенно сказать себе: “Я счастлив”. Но каждый раз он находил на новых местах только временный приют в проссанных, прокуренных общагах, где обитали такие же, как он, беззаботные истовые горемыки.
— Мне лишний груз ни к чему, — сказал Свеженцев. — Я скоро уеду куда-нибудь — здесь не хочу больше жить.