Каждый рыбак из команды, конечно, ненавидел свое судно. Так они по крайней мере постоянно думали и говорили на протяжении всей путины — сейнер съедал их здоровье и жизнь. Но на деле сейнер был каждому больше чем дом, чем просто жилище или место работы. Земной дом бывает вверен человеку, в море же все наоборот: рыбак со всей своей жизнью вверен судну. Скоро к работе боцмана присоединился Заремба. Он сходил за тряпками и водой, чтобы отмыть от жирного налета иллюминаторы рубки. А сонливый Свеженцев стал черпать старым ведром забортную воду и поливать для большей чистоты выметенную палубу. Еще кто-то уже драил гальюн, выметал кандейку, а кто-то соляркой очищал от копоти широкий кожух чадящей выхлопной трубы. Каждый добровольно делал ту необязательную нудную работу, на которую никогда не сыскать охотников.
Насонова работающие люди скоро вытеснили на бак, в самый нос корабля, и он остановился у борта, стал смотреть, как суденышко подминает под себя зеленоватую толщу. Сейнер скоро вошел в большое стадо сивучей, плывущих в неведомые рыбные края. Вожак высунул из волн блестящую лысую, как у капитана, голову и злобно фыркал на корабль. Звери не уходили в глубину, а подобно бестолковым, собранным в толпу людям глупо толкались, освобождая путь железному киту. Насонов понял, что звери, как и люди, собранные в толпу, забывают о себе и становятся одним ороговевшим тупым существом. И отчего-то Насонов подумал теперь, что есть посреди бездонного свободного моря гигантская воронка, и все в мире — и эти сивучи, сейнер, птицы, и сам Насонов — слепо стремятся к центру водоворота. Мир улетал, проваливался в темень.
Насонов пошел, придерживаясь за борт, — спрятаться куда-нибудь от своего предчувствия, от неясного страха, парящего вместе с ветром. Он спустился в пропахшее горячей соляркой и маслом машинное отделение. Шумный громоздкий дизель сотрясался в тесном объеме.
— Дотянем до места, Гриша? — просто так спросил Насонов в самое ухо механика Фетисова.
— Дотянем, — кивнул тот большой мрачной головой.
У каждого на судне, помимо его койки, было и еще какое-нибудь место, где душа впадала в тишину, независимо от вешнего шума и бури. Боцман давно замечал за собой и другими, что человек может часами просиживать в одном углу и при этом не читать, не разговаривать и особенно ни о чем не думать. Он сам часто спускался к машине и садился в сторонке на инструментальный ящик. Механик Фетисов знал такую слабость за боцманом и всегда держал деревянную крышку ящика чисто протертой.