Новый Мир ( № 7 2000)

Попытаемся “прорастить” из музыкального языка Свиридова понимание, как возможна наша национальная идея.

Пройдем еще раз по уровням языковой системы композитора. Первый (прекомпозиционный) опирается на традиционную геопоэтику: образ простора, собранного воедино идеально, “сверху”, ценностями веры. Но это только почва (и “почва” самой идеи, и концепт “почвы” в ее содержании).

Простора и веры нет без “путника” и его “дороги”, а они в каждом сочинении Свиридова неповторимы, уникальны (это уже высшие языковые слои, на которых прекомпозиционные нормы индивидуируются).

Здесь сосредоточено самое сложное.

В вокальной поэме на слова А. Блока “Петербург” (окончательная редакция — 1995) первая кульминация — трагический романс “Я пригвожден к трактирной стойке”. Его мелодия все время возвращается к одной и той же каденции: “путник” не “идет”, он и в самом деле “пригвожден” к безысходно- страшной остановке. Только голос его страдает и стремится вырваться (и задерживает высшую точку мелодии перед тем, как упасть на дно все той же каденции). А заключительная кульминация — “Богоматерь в городе” — сплошной “путь”, бесконечный, поскольку каждая мелодическая фраза и весь номер в целом заканчиваются осторожно-вопрошающими мелодическими фигурами — фигурами надежды и ожидания.

Все дороги открыты. И все тупики тоже.

“Ты и могучая, / Ты и бессильная”... Ты и свобода нравственного поступка, ты и анархическая воля... И Гринев, и Пугачев...

В отличие от других идентификационных идей (например, “американской мечты” или шариатского государства), наше самопонимание, как его представляет музыкальный язык Свиридова, не предписывает поведенческие стандарты. Его стержень — свобода выбора себя. Каждый “путник” сам выбирает свою “дорогу” между небом и землей, началом и концом. Единственное, что здесь надперсонально, — перечисленные координаты, по отношению к которым “дорога” обретает направление. Впрочем, надперсональность земли — неба — начала — конца — это надперсональность метафизики (а не экономики, как в “американской мечте”, и не жесткого регламента бытового поведения, как в фундаменталистских религиозно-идентификационных системах).

У Свиридова русская национальная идея персоналистична. Она означает трагически-тяжкую и радостно-светлую принадлежность к общине носителей свободы. Противоречия в определении здесь нет. Ведь слово “свобода” не такое уж однозначное: корни его питаются смыслами и из общинно-родового ряда, и из ряда “персона”, “личность”31.