Новый Мир ( № 7 2000)

Эхом отзываются другие яйца: Женька со Славкой сидят за чудовищной глазуньей, все миски круглятся яйцами — прямо чемпионат по настольному пенису, как выражается Славка. “Давай подсаживайся!” — радостно машет он мне, что совсем на него не похоже. Женька тоже сияет — редкий случай, когда и он имеет возможность размахнуться во всю ширь своей русско-грузинской души: мать поездом через проводника передала ему ведерко крымских яиц. Да, уже и Пузя там сидела, задорно поблескивая подзаплывшими глазками: подпитываясь нелепой, умственно сконструированной Славкиной влюбленностью, даже она на некоторое время принялась играть не всевидящую искушенную женщину, а добрую самовлюбленную девочку — чувствовалось, как она, кося на себя в оловянное платяное зеркало, мысленно произносит: “Ее задорно вздернутый носик” — выражение (лица), за которое она (заочно) сжила бы со света не только ту, кто на него покусилась, но и тех, кто ей попустительствовал. Странно даже вспомнить: в сильном поддатии мы с Пузиной сидим на полутемной предчердачной лестнице, занесенные туда сумбурной трехкомнатной вечеринкой, и мне ужасно хочется ее обнять в неосознанной мечте о какой-то сверхъестественной любви, но слишком уж она даже для пьяного самоудовлетворения коротенькая и толстенькая во все стороны, особенно в сторону живота, а Славка давно уже открыл мне, что самое неприемлемое в женщине — живот. У нее все время открывались какие-то новые оправдательные беды: за несчастной любовью к Юре Разгуляеву — два детских года в гипсовом корсете... Женька и сейчас усматривал у нее горб, утверждая, что жир не может нарасти такой горой. Мог вдруг брезгливо задуматься: “Интересно, какая Пузина голая — все висит, наверно...” “Нет, молодая все-таки — правда?” — с глубочайшей заинтересованностью искал у меня подтверждения Славка — исключительно в видах истины, ибо проблема ставилась еще до их дурацкого романа — в пору ее романа безобразного с Юрой Разгуляевым, обожаемым Славкой в качестве арбитра изящного, что не мешало Славке частенько гонять Татьяну из их с Юрой общей комнаты... И вот, за дармовой яичницей, такая вдруг любовь...