Новый Мир ( № 7 2003)

Между тем даже и независимо от того, что среди стихов попадаются просто замечательные (как “В заведеньице одном...” или “Парни, сдуру выпрыгнувшие на лед...”),веськононовский текст, при такой-то его замысловатости и закодированности, поражает полным отсутствием позы, искренней жаждой донести, в форме ли стиха, в форме ли пояснений, свое неудобосказуемое послание, выдать добросовестную, без рисовки и мазохизма, интроспекцию, раз уж собеседнику, а значит, и читателю, это зачем-то нужно. Такая постановка своего “я” посреди щекотливых обстоятельств трогательна и аристократична даже. И этим путем рождаются куски прекрасной прозы — о Волге и Саратове, о коллизии с отцом, об “эмиграции” в Петербург и его ландшафтах глазами чужака. Доктор Золотоносов стимулирует и выслушивает все это без показного сочувствия, но с доброжелательным спокойствием, тоже в достойной позиции4.

Экзотический эксперимент удался. Подоплека же его “травматична” (слово, которое я намеренно позаимствовала отсюда, говоря о пьесах Марселя) и, сказала бы я, элегична. Почему — особая тема, не вмещающаяся в заметку.

 

Сергей Золотусский. Соучастники и двойники. Книга стихов. М., 2002, 87 стр.

Сейчас я нарушу неписаный закон литературной этики — откликнусь на книжку, под кратким предисловием к которой стоит моя фамилия. На самом деле та страничка — слегка переделанная рекомендация, которую я давным-давно давала Сергею для вступления в Союз писателей. Он, готовя к печати сборник, пожелал ее снова опубликовать (та же заметка уже фигурировала однажды в его книжечке “Обожженное дерево”, спаренной с другим поэтом). И то, что там написано, — относится к 80-м годам, когда поэт представительствовал от поколения “дворников и сторожей”. А в “Соучастниках...” опубликованы и стихи самых последних лет, о которых я не имела понятия, пока...

Пока не случилось несчастье. Трагический уход из жизни Сергея, которому еще не было пятидесяти, наложился на весть о гибели Бориса Рыжего. Поэты не хотят с нами жить — вот что подумалось. Умозаключение, надеюсь, опрометчивое, но все же страшно.