“Предлагаемая подборка, — пишет Гелескул, — затрагивает лишь одну из его мелодий — правда, возникшую еще в ранних стихах и окрепшую в поздних. Лесьмяна нередко называли „поэтом мертвых”. Многое в его стихах происходит на том свете. Но, создавая свою мифологию смерти, он находит для потустороннего мира почти житейское название — „чужбина”. Загробный мир Лесьмяна — это как бы жизнь в обратной перспективе: мертвые еще присутствуют в мире, только начинают умирать — и умирают по мере того, как тускнеют в памяти живых. Для Лесьмяна мысль о том, что нет настолько любимого человека, без которого жить невозможно, страшней, чем сознание смерти. Это и есть та пропасть, что отделяет его от декадентов, уютно смакующих нашу бренность, обреченность и прочие затасканные борзописцами страхи…”
За глухой бурьян
Помолись в дуброве,
И за смерть от ран,
И за реки крови.
За ярмо судьбы
И мольбу о чаше.
И за все мольбы.
И за слезы наши.
Самуил Лурье.Архипелаг гуляк. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3
Как всегда, блестящая эссеистика: на сей раз о городских садах СПб. Что же до каламбурно-реминисцентного названия, то вспомнил я, что была и одноименная песня у Александра Башлачева. Правда, ни текста, ни аудиозаписи, насколько знаю, не сохранилось.
М. Б. Мирский.Процессы “врачей-убийц”. 1929 — 1953 годы. — “Вопросы истории”, 2005, № 4.
Вона когда они начались-то.
Нобелевская лекция.— “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.