Новый Мир ( № 7 2006)

Отправляюсь в Комитет молодежных организаций, через который шло оформление. Как сейчас помню кабинет председателя комитета Янаева. Да-да, будущего гэкачеписта. А тогда — комсомольского работника высокого ранга. Он со мной проводит “задушевную” беседу:

— Поедет Товстоногов со своими студентами. Вы остаетесь.

— Чье решение?..

— Тихо. Поедешь не сейчас, а в следующий раз.

— Когда?

— Потом.

— Когда “потом”, когда?

— Потерпи.

— Я-то потерплю, а что ребятам скажу?.. Они надеются, ждут... выходит, нас обманули.

— Вас никто не обманывал. Мы даже на вас документы все оформили. Но есть еще инстанции. Кроме нас.

Я понимаю, что Янаев намекает на ЦК. Значит, в отделе культуры ЦК партии нас зарубили!.. Или, что хуже, в КГБ. Значит, кто-то (и этот кто-то — только Товстоногов!) сумел в последний момент передоговориться, переиграть дело не в нашу пользу. Я нервничаю, кусаю губы, задаю один-единственный вопрос:

— Но почему?.. Почему?.. Почему?.. Ответьте, почему?

И тогда Янаев побагровел и сказал сакраментально-историческую фразу, которую мне хотелось бы выдолбить на стене Лубянки:

— Видишь ли... У каждой организации есть своя специфика. Спецификанашейорганизации состоит в том, чтобы не объяснять “почему”.

После этого оставалось заткнуться. Что-то кафкианское...

Слов нет, и “Зримая песня” была хороша, но, по общему мнению, “Наш дом” превосходил тогда всех, был безусловным лидером студенческого театрального движения в стране, № 1 в самодеятельности — и не без основания: на нашу сцену выходили тогда сплошь будущие народные артисты — Геннадий Хазанов, Семен Фарада, Александр Филиппенко, Михаил Филиппов, Максим Дунаевский и другие. Никому тогда не известные ребята; помнится, Зиновий Гердт про них сказал:

— Когда я вижу их всех вместе, такое впечатление, что на сцене — коллективный Райкин!

Каждый спектакль “Нашего дома” закрывали, поначалу не пропускали, требовали “это снять, а это исправить” — сегодня можно признать общее антисоветское звучание нашего репертуара, однако “коллективный Райкин” вызывал восторг десятков тысяч зрителей, из чего можно сделать вполне логичный вывод, что антисоветски настроена была вся страна. Спектакли приходилось “пробивать” сквозь стену цензуры и парткомов — нашей единственной поддержкой был непререкаемый успех у публики. Поэтому сладить с нами, повалить, уничтожить было непросто. Товстоногов чутко следил завсемипроцессами в советском театре, и то, что онзналнас и меня лично — по гастролям в Питере, — не удивляло.