Николай Туроверов (1899 — 1972) — поэт отчетливого, ясного звучания. Если говорить о литературной генеалогии, то она — бунинская: с узнаваемыми приметами степи, с целомудренной сдержанностью голоса, а дальнейшие влияния — гумилевские: воин в дальних и опасных походах, бивуаки под африканским небом.
Георгий Адамович говорил, что Туроверов стихами “выражает” себя, а не “придумывает слова для выдуманных мыслей и чувств”, что его “стихи ясны и просты хорошей, неподдельной прямотой, лишенной нарочитого упрощения”.
Туроверов — природный казак из старого нижнедонского рода, всадник, знавший кровавые сечи и рубки, вкусивший хмель бранной славы, горечь поражения и изгнания. Он не только “баталист”, но колорист, изобразитель донской природы, степи, автор историко-культурных стихотворений. Стоит в непосредственной близости с другим белым витязем — поэтом Иваном Савиным (1899 — 1927), таким же молодым добровольцем, только не казаком по рождению, воевавшим в Крыму, пережившим ужасы плена и чрезвычайки, гибель единокровных братьев, рано умершим. В своих лучших “добровольческих” стихах Туроверов звучит едва ли не столь же пронзительно, как и Савин. Почетное сходство и соседство: Иван Бунин отмечал выдающиеся достоинства исповедальной лирики Савина, давшего в русской поэзии двадцатых годов тему национальной катастрофы через трагический личный опыт революции и Гражданской войны.
Туроверов первым начал повествовать в стихах о поколении молодых офицеров, гимназистов, кадетов, реалистов, семинаристов, пошедших за казачьими вождями революционной эпохи: Калединым, Митрофаном Богаевским, Волошиновым, Назаровым, Чернецовым; в дальнейшем он неоднократно возвращался к исходным мотивам.
Забыть ли, как на снбегу сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промерзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб.
Но нас ли помнила Европа,
И кто в нас верил, кто нас знал,
Когда над валом Перекопа
Орды вставал девятый вал…
Его визитная карточка — стихотворение “Крым”; изображенное видишь, как в кинематографе.
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.