“Эти русские мальчики, — подытожит Келин, к ним принадлежавший, — офицеры, из которых преимущественно и состояла Добровольческая армия, бывшие студенты, бежавшие на юг от самосудов, — безумно любили искромсанную Родину. Они не происходили из каких-то, как позже писали, привилегированных слоев русского общества. Ни высшей знати, ни помещиков, ни очень зажиточных сынков из богатых семей с нами не было. В Добровольческой армии был в основном русский середняк, сыновья так называемого третьего сословия, которое только что начинало зарождаться в России. Многие из них, в том числе и я, грешный, не могли забыть крылатой фразы, слышанной нами на разлагающемся тогда фронте мировой войны от свалившихся откуда-то многочисленных агитаторов: „Товарищи! Россия — только трамплин для скачка в мировую революцию! Если бы во имя этой идеи мы оставили от России только пепел, пустыню — мы это сделаем! Бросайте оружие! Не смейте слушаться ваших офицеров и стрелять в немецкий пролетариат, одетый в солдатские шинели. Офицерство ведет вас на братоубийственную войну, желая получать только двойное жалованье и награды!” Это мы-то, просидевшие столько времени в ржавых окопах, защищающие от врага свое Отечество и думающие лишь об одном — как бы поскорее вернуться в оставленные аудитории, закончить прерванное образование и начать служить нашему народу…
Непоправимый исторический парадокс был налицо. Для меня и этих мальчиков-добровольцев Россия не могла быть ни трамплином для скачка в мировую революцию, ни тем более объектом, из которого от нашего Отечества могла остаться только пустыня…”
Келин примкнул к Донской армии (она к тому времени стала частью общих Белых сил на юге России) на заключительном этапе ее борьбы и по-настоящему воевал с красными в Крыму. Без колебаний собрался было воевать и здесь, в Усть-Медведицком округе, присоединившись к первым клетским повстанцам, пришедшим к нему спустя несколько дней после его поездки в окружную станицу с решительным разговором, что “скоро Усть-Медведицкому Совету вязы открутят” и надо, мол, помочь… “Уже человек пятьдесят слово дали…”
Скоро восставших стало больше: по станицам и хуторам правобережья образовывались освободительные отряды.