Если Шурик из романа Улицкой без особого желания, скорее по настоянию своих подруг все же вступал с ними в связь, то Морас ведет полностью целомудренный образ жизни, что, однако, не делает менее интересной его, как сейчас модно говорить, сексуальную идентичность. Он много раз на протяжении романа пишет в своем дневнике о том, что ему больше нравятся мужчины (что не мешает ему, впрочем, платонически влюбиться в Фиону), а женщины отвращают его от себя (не раз встречающиеся инвективы достаточно абстрактного свойства вроде “девушки беззвучны, они только отражают наши слова”). Окружающими же (стюардами на корабле и др.) он однозначно воспринимается как гей. И действительно, Морас оказывается вписан в традицию прекрасных юношей канонической гей-литературы (и гей-сообществом он был воспринят как свой — см. весьма сочувственную рецензию3). Его не только все зовут “красавчиком”, но и описан он соответствующим образом. Он медовый блондин, который “сошел бы на берег золотым эфебом с оливковой веткой, как в пятой книге энеиды” (в дневнике Морас чаще всего избегает заглавных букв. —
А. Ч.). Его выдуманный любовник Лукас, весьма похожий на самого Мораса (то, что все персонажи книги есть, возможно, лишь плод его воображения, станет ясно чуть позже), описан следующим образом: “<…> медовый угловатый лукас in vitro, золотистая луковица его головы, аполлоновым луком изогнутые губы, лунный камень под лукавым языком <…>”. Солнце, сияние, средиземноморские пейзажи, упомянутые персонажи греческой мифологии буквально автоматически маркируют гомоэротическую традицию, отсылая к прекрасным юношам в “Дневнике вора” Ж. Жене, “Смерти в Венеции” Т. Манна и “Портрете Дориана Грея” О. Уайльда (все эти произведения, нелишне добавить, упоминаются как на уровне прямого наименования, так и скрытых отсылок в крайне насыщенном различными аллюзиями тексте Элтанг).