Новый Мир ( № 7 2007)

Дальше мы видим, как по небу стремительно несутся багровые облака, и вновь попадаем во двор дома с серыми стенами, где муж в заляпанной кетчупом белой футболке принимает компанию бродячих циркачей с уголовными лицами — с ними он уйдет странствовать, бросив героиню одну. Это переломный момент, кульминация фильма. Но не кульминация роли. Она в другом месте, после рассказа Никки о Призраке: “Там у них в цирке был парень. Он так хорошо, грамотно говорил. Все люди к нему подходили, и он делал с ними что-то невероятное”… После этого следует эпизод, выпадающий из времени, пространства и даже столь эфемерных, как в данном фильме, причинно-сюжетных связей: сквозь смеющуюся клоунскую маску мы видим героиню, бегущую в свете прожектора по круглой дорожке; она несется, нелепо вытянув вперед руки, и кричит, словно раненое животное… Вот это уже самое дно, точнее, апофеоз гипнотического эксперимента, в который ее ввергла капризная воля режиссера — “злого мальчика, создавшего отражение”. Надо заметить, что клоуны у Линча, начиная с хозяина “Человека-слона” в одноименном фильме (1980), всегда воплощение зла. Так он, видимо, изживает свой комплекс режиссера-манипулятора. Любопытно также, что тема гипноза в картине тесно связана с темой дрессировки животных. Линчевские “клоуны” манипулируют бессознательным в человеке, подавляя разумное “я” и выпуская на волю демонов.

Если представить себе конструкцию “ВНУТРЕННЕЙ ИМПЕРИИ” в виде “8”, то верхняя ее часть замыкается в тот момент, когда героиня впервые оказывается в пространстве серого дома с пыльной изогнутой мебелью. А теперь мы в нижней части второго круга, где все силовые линии во всех пространственно-смысловых пластах ведут к одной точке — к чудовищной неизбежности насильственной смерти. Есть тут, например, эпизод, где муж-циркач в какой-то драной поддевке врывается в поисках Призрака (что-то они с ним не поделили) в лодзинскую квартиру, где за столом сидят вещие (цыганские?) старики и с ними — дух девушки, взывающий к мщению. Старики спрашивают девушку: “Ты его узнаешь?” — “Да”. Мужу: “На кого ты работаешь? На того, о ком она говорит?” — “Да”. Мужу старики неторопливо выдают пистолет и отправляют мстить: “Коня к колодцу”. А сами поворачиваются, словно бы к телевизору, и… превращаются в кроликов. Так это они смотрят на персонажей главной истории? Или на нас, сидящих в зале? Боги-волшебники, вершащие справедливость, полуживотные-полулюди, знающие какую-то тайну?