Читал Василь и свои стихи. Иногда авторы читают с надрывом, с завыванием. Попробуйте послушать Беллу Ахмадулину — совершенно ведь невозможно! <…> А Стус читал хорошо. Потому что задача его была — показать красоту своего языка. Что еще? Стус был болен. Он был психически болен.
— А в чем это выражалось?
— В чисто психопатических срывах, на чем в последний раз он и взорвался — всех обматерил, а потом, когда его привели в камеру, стоял у двери и кричал, кричал, кричал, кричал, кричал… Потом выкричался. Все! И мы с ним продолжали общаться. Но когда он кричит, его лучше не трогать. Его обидели в очередной раз — задержали письмо от сына, а он ждал это письмо. И не говорили, что оно пришло, а на этом уже однажды сыграли на еще одном украинце — поэте Юрии Литвине, когда не давали ему писем, намекая, что сын от него отрекся. И Литвин покончил с собой — заточенной ложкой взрезал себе живот. Ничему это не научило. Тот же самый эксперимент поставили и на Стусе…
— Вы как-то обмолвились, что Стус воплощал для вас образ поэта: он был таким, каким должен быть поэт…
— После Стуса я перестал писать стихи”.
Елена Брыкова. Восприятие и истолкование незнакомого текста на экзамене.-— Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”, 2008, № 7 (646)).
Тут, в частности, приводятся примеры с разбором стихотворения Пастернака “Снег идет”. Срединехороших работ, но более чем показательных, обильно цитируется та, автор которой “сводит свою задачу… к упрощенно-социологизированному взгляду. По его мнению, все, что писалось в середине прошлого века, обязательно должно было вылиться в однозначное осуждение, обличение сталинизма и деятельности коммунистического режима”.
Цитаты убойные. Герань на окне — оказывается, метафора лагеря, падающий сверху снег — от власти, “заплатанный салоп” — образ смерти и ненужности, — стало быть, “Пастернак облачает строй в одежду смерти, идущей из Кремля для того, чтобы убивать, уничтожать”. Эх, жаль, что литературный цербер Кожевников не дожил до сей школьной антропологии, он, помнится, тоже выискал в стихотворении “Март” разнообразные антисоветские аллегории, но так далеко, думаю, зайти бы не сумел.
Диакон Владимир Василик. Оправдание для предателя. Что мы знаем об авторе “Евангелия от Иуды”? — “Фома”, 2008, № 4.