Новый Мир ( № 7 2010)

По-прежнему слова «мучительно», «наказание без вины», «жалость» — любимые, частотные в прозе Павлова. По-прежнему герой его занимает страдательную позицию в отношениях с миром, совершая решительные или резкие движения разве только от страха. Его восприятие остается гиперчувствительным к едва уловимой, едва ли не надуманной эмоциональной подоплеке событий и отношений. Но если в повести «В безбожных переулках» острота его восприятия придавала самобытный этический оттенок происходящему (герой-ребенок провидел даже микроскопическую примесь обмана, страдания, вины в по виду заурядных событиях детства), то в романе его чуткость работает вхолостую, переходя в навязчивую идею. «Школьные годы, их класс, год за годом: кладбищенский пейзаж детских, встревоженных будто бы собственной смертью лиц. Смотрят из иллюминаторов — дружный экипаж летящих куда-то к звездам гагаринских ракет. Кажется, выглядывают кукушатами каждый из своего сиротливого дупла, становясь все взрослее и недоверчивей» (о групповой школьной фотографии); «Электричка тоскует, подвывая. Побольше бы остановок скопить, минуток этих — так устала. Коротки, только сердце и успевает заглохнуть — а оно у ней есть, свое, нагруженное и, кажется, больное. Но рывок, усилие, еще одно — вытягивает всю себя заунывно в даль. Едва лишь тронулась, а платформы из бетона, что как помосты казнящие, уже пусты. Никто не попрощался, никого не встретили. Окно в слезинках дождя, плачет — там, за мутным глухим стеклом. Плачет — и все родное» (свидание, герой и его невеста едут за город); «как будто кого-то долго убивали, мучили, резали, потом расчленили тело, замыли кровь — и унесли все в какой-нибудь сумке» (фантазия на тему «в квартире было тихо, пусто»).

Подобно герою «детской» прозы Павлова, герой «Асистолии» улавливает малейшую долю обмана в поступках и словах окружающих (поэтому в романе, даром что о художнике, силен мотив театральности). Но, по-видимому, не замечает, как в само его влечение к предельной правде проникает фальшь.