«Но о Вертинском ни словом не обмолвились: ни в газетах, ни по радио, ни на нарождавшемся тогда телевидении. Скорее, выходили ругательные статьи о его „буржуазно-упадническом искусстве”, зачем это он вернулся и в таком духе». Это опять А. А. Вертинская в том же интервью. Жаль, что она не назвала ругательных статей, но главное: а
что реальноможно было написать об авторе «Лилового негра» и «Желтого ангела» в тогдашней советской прессе, гделюбаяцитата из настоящего (досоветского) Вертинского показалась бы вторжением иноземной цивилизации?Эти странные годы были для Вертинского (да и многих) туманным предчувствием совсем новых времен…
Записи
Костырко Сергей Павлович — прозаик, критик. Родился в 1949 году. Закончил МГПИ им. Ленина. Автор книг «Шлягеры прошлого лета», «На пути в Итаку», «Простодушное чтение», «Медленная проза». Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.
Забор
1
«Мягкие доски старых заборов», — прочитал я недавно. И напрягаюсь сейчас, чтобы вспомнить где. Но не могу. Поразило точное употребление слова «мягкие».
И моя неспособность сейчас вспомнить, где же я это прочитал, — тоже про заборы.
Меня везут домой из больницы в машине «Скорой помощи». Меня или кого-то другого — это уже без разницы.
Я лежу на носилках, повернув голову, и смотрю в окно на наши чуриковские заборы.
Заборы — когда-то разноцветные, но с давно выгоревшей краской, так что первоначальный цвет остался оттенком серого. Их верхняя линяя плавно поднимается и опадает, как волна.
Асфальт гладкий, машину даже не потряхивает, — и это уже движение самих заборов. Как на киноленте, пущенной проектором в движение, делающим живыми тысячи и тысячи впечатанных в эту ленту неподвижных изображений.
Заборы приближаются и отодвигаются. Высокие, низкие, с разрозненным спотыкающимся штакетником. И когда заборы закрывают снаружи все окно машины, то деревянное полотнище их колышется, как парус.
Я смотрю на заборы. Я не знаю, когда я умру. Но знаю, что сейчас я живой. И этого достаточно.
То есть я уже старый, я знаю, что не имеет значения когда — через десять часов или через десять лет. Существенно только, что сейчас я живой. А это — как вечность.
Главное — научиться ею пользоваться.