Новый Мир ( № 7 2013)

Потом, когда порхнул в Париже первый тираж «Полета на бесе», когда Аполлонов вкусил благополучия (у него появилась новая супруга и даже дубленка) — в пору передышки, т. е. до пришествия рака горла, он сознался, что не день, не два, а всю рыжую весну 1961-го всерьез подумывал о самоубийстве. Никто не поверил. Ванечка, который мог в десять минут выдуть из Ромушки последствия каннибальских рецензий на его книгу о Левитане, Ванечка, который семь (подсчитано!) раз мирил Староверчика и Сашку-на-сносях (потому что сбегать от супруга Сашка собиралась исправно за месяц до очередной беременности), Ванечка, который потерял где-то между Цыпами и Курским вокзалом рукопись своего шедевра — «Поцелуй меня, композитор Стравинский» — и только гоготал, рассказывая об этом (хотя на годы и годы для его поклонников поиск «Стравинского» стал навязчивой идеей), Ванечка, который не тонул в водах жизненных, потому что вообще ни в каких водах не тонул, — этот Ванечка тогда, в кашляющую весну  1961-го, подумывал рыбкой сигануть на рельсы московского метрополитена. o:p/

У него в том числе уже не звенела мелочишка в карманах. Пора было местись из Москвы. Ведь он еще не овладел изысками беспаспортного жилья. Но в день, когда решился на страшное , он встречает кого-то — мы так и не выудили подробностей, — кто первый подходит к нему, предлагает работу и крышу над головой. Эта встреча удержала его от смертных рельсов. o:p/

«Сколько раз я мог протянуть ноги, но ангелы, с тихими лицами ангелы, меня хранили. Почему ангелам до меня есть дело? Они за мной, как мамки, приглядывали. „Ну, — говорили ангелы, — ну, — повторяли, — зачем прятался? Не помнишь — мы сквозь стены видим? И поддержку тебе оказываем всем ангельским коллективом. Чертыхаешься? а нас не колышет, нам до лампочки. Мы, дружочек, работаем не для проформы и даже не для Него (крылом вверх), а потому что нам жутко, жутко приятно — спешить делать добро...” И под руки меня, обалдевшего, сосиску дали с хлебушком — им известно, как поют собаки в моем животе. Подумать о человеке — только ангелы умеют на земле. Выделить, например, тюфяк, койку. Работенку — хоть истопником в лирической котельной. Ангелы, доложу я, сделали нам в жизни больше, чем домоуправление и даже родное правительство». o:p/

Ванечка в самом деле нашел тогда в котельной высотки у Зоологического сада теплый угол и километры свободного времени. Что еще требуется аристократу духа? «Благоверная женщина», — прибавил бы он. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

12 o:p/

o:p   /o:p

Женщины-кошки чувствовали, что Ванечка любит печку и дом. Разве ему не нравилась жизнь с Валей Зимниковой (красавицей в стиле русских рек, разливающих вешние воды)? Между прочим, из владимирских красавиц она была самой настойчивой — даже беглец Аполлонов стал ее паспортным мужем. Она родила ему сына, и от сына впоследствии протянется аполлоновская ветвь после смерти Ивана Аполлонова в 1991 году. o:p/

Жизнь с Валей (сначала у ее матери в Цыпах, потом в Курочках) была веселой. Утром Аполлонов смешил жену и Ваньку-маленького (назвать в честь отца было желанием Вали), потом, сделав губами — тру-ту-ту! — ускакивал на московскую электричку. Что забыл в Москве? Просто соловушка выпархивал из клетки. А ведь будет помнить ту жизнь с благодарностью — показывая скоморошьи фотографии: «...Вот мой малыш, с букетом полевых цветов, верхом на козе...» — «...Вот Валя плетет мне веночек на Ивана Купалу...» — «...А это, смотрите-ка, бегу за мерином и уговариваю его прослабиться — как иначе вырастут для детишек витамины на грядках?..» o:p/

После ему была по душе жизнь с Асей Чернецовой. Конечно, он не дудел «тру-ту-ту», но в Абрамцеве на дачке ему становилось хорошо. Хотел ли выпорхнуть от Аси? Ведь это были годы тоски по Марии Розен. Нет, у Аси его держала болезнь. Куда сбегать, когда и ходить перестал? Ася вытащила его с того света. А Маруся сама наложила на себя аскезу. Запиралась в квартире и бросала ключ в окно, на черный апрельский снег. Как можно было жить? Наверное, вспоминала. Первую встречу на серой платформе в Курочках. Что думала тогда? Промелькнуло немногое. «Это человек, — она усмехалась собственной тривиальности, — как солнце. Так много света. Или, — Маруся умела улыбаться с почти простодушной искоркой на щеке, — или, как учит меня Сашенька, все просто: Ванечка до невозможности сияющий блондин?..» o:p/

Мы (теперь можно сознаться) долго не замечали звенящих токов между ними: например, поющие глаза Маруси, когда смотрит на него, вдруг он спросит: «А что — Мари? Когда ее видели?» — и в вопросе — верный признак! — лишний килограмм безразличия; его перепрыгивающий смех за столом — среди бутылей и снеди — смеются все: Вадик ухает и роняет что-нибудь с вилки, Ромушка — фыркая в щеку подружке, Сильвестр по-козлиному, но самый громкий смех у Маруси — как ветер на колокольне... o:p/