Впрочем, все эти фантазии не имеют особого значения. Как, впрочем, и давние студенческие споры. Мало ли о чем тогда спорили, чем увлекались. Тогда все еще было внове, неопределенно, только закладывалось, и понятно, что в спорах многое вынашивалось. Теперь же все образовалось, полжизни, если не больше, минуло, никто не спорит, поскольку и так все понятно. Гусин — отличный переводчик, хотя и пьющий, Винер — преуспевающий бизнесмен, Валентина — успешный менеджер, культуртрегер, просто милая незамужняя женщина. Все, в общем, не так уж плохо. Омега, не Омега, экая разница? Да Гусин про нее не особенно и распространяется — то ли подустал, то ли разуверился, хотя если наберется серьезно, то может и раскочегариться — все-таки свое, заветное, даже очень может, и тогда в его глазах, испещренных набухшими прожилками, отчего они кажутся красными, начинает светиться то самое, давнее.
Такой парадиз
Мох
Хвойный воздух, мягкий мох.
До реки — рукой подать.
Хорошо придумал Бог,
чтобы это все создать.
Солнце прячется пока.
Дождик мелко моросит.
Улетучилась тоска.
В небе радуга висит.
Мягкий мох, премудрый Бог.
Щелыковский чуткий лес.
Сорвала в траве цветок,
на него жучок залез.
Перед Пасхой
Кулич румяный, с корочкой.
А день отчасти облачный,
а день отчасти солнечный —
сужу по небесам.