Новый Мир ( № 8 2010)

В хрущевские времена был партийный функционер по фамилии Месяц. “Наш Никита Сергеевич” несколько раз назначал его на должность министра сельского хозяйства и, соответственно, несколько раз снимал.

И вот министр Месяц был отправлен в Соединенные Штаты — набираться опыта, общаться с животноводами и агрономами. Перед возвращением в Москву была для него устроена пресс-конференция.

А надобно сказать, в те дни американская пресса писала о скандале, который был связан с очередным разводом Мэрилин Монро. И вот какой-то журналист задал московскому гостю вопрос:

— А что вы думаете о Мэрилин Монро?

Месяц (а он такого имени никогда не слышал) по простоте душевной произнес:

— Я на этой ферме не был.

Такой “отзыв” о знаменитой актрисе привел американцев в неописуемый восторг. Они тут же провозгласили Месяца самым остроумным из всех русских…

 

Помню, литераторы в Голицыне оглашали за столом эпиграммы и юмористические стихотворения. Например, можно было услышать такое:

 

Однажды, на тарелке лежа,

Котлета вдруг произнесла:

“Онегин, я тогда моложе

И лучшекачествомбыла”.

 

Или:

 

Некий пламенный поэт,

Не лишенный чувства,

Приезжает в Комитет

По делам искусства.

Приезжает в комитет,

Просит сорок тысяч —

Улыбается в ответ

Михаил Борисыч.

 

(В те годы “комитет” возглавлял М. Б. Храпченко.)

И еще:

 

НА ПЛЯЖЕ

О берег плещется волна,

От зноя все тела раскисли…

Как много плавает г…

В прямом и в переносном смысле.

 

Живала в Голицыне и Л. К. Чуковская. Помню, она рассказывала, что на нее почему-то ополчился поэт Евгений Долматовский, автор невероятно длинной поэмы (романа в стихах) под названием “Добровольцы”. Лидия Корнеевна говорила:

— Возражать ему или оправдываться я не буду. Я стану цитировать строчки из его же поэмы:

 

Клевета имеет свойство,

Исходя от подлеца,

Сеять в душу беспокойство,

Делать чёрствыми сердца.

 

Тут, — прибавляла Чуковская, — так и просится:

 

Лам-ца,

Дри-ца,

Оп-ца-ца!

 

Я вспоминаю, как за голицынским столом говорили об известном литературоведе и переводчике Абраме Эфросе. Это был рафинированный интеллигент, и один из собеседников привел старую шутку:

— Все евреи обрезаны, а Эфрос — с “золотым обрезом”.

И еще кто-то вспомнил такой вариант финала поэмы “Двенадцать”:

 

В белом венчике из роз

Впереди Абрам Эфрос.

 

В середине тридцатых годов в Москву приехал французский писатель Андре Жид. В качестве переводчика при нем был Абрам Эфрос, и он помог гостю по достоинству оценить сталинский режим.