Всеобщим клоуном Игорь был всю свою школьную — вернее, гимназическую жизнь — и уже тогда стал осознавать, что никто не воспринимает его всерьез, что настоящих друзей-то и нет, что жизнь проходит мимо. Эта жизнь, сейчас препарируемая во многих сериалах, тогда — у восьмиклассников — только стала волшебно вскипать: компании, отношения, любови. А Игорь ходил тайным Грушницким в солдатской шинели, смотрел со стороны, внешне по-прежнему развлекал народ, обнаруживая в себе какого-то слезливого романтика. Песня, которая нравилась ему (самая наивная, сентиментальная попса девяностых), нравилась, может, и половине класса, но Игорь никогда бы в этом не признался, жестко глумясь на дискотеке над ее глупеньким текстом. А дома копились тайные кассеты, купленные ли, записанные ли с радиоэфира — грубыми кусками. И он бы умер на месте, если бы кто-то нашел и включил пленку из этого тайника.
Жаль, что тот рассказ не сохранился. Игорь чуть улыбнулся — краешком губ, — глядя на исчезающего себя в исполинской витрине аэропорта: светало. Рассказ не сохранился, потому что раз в пару лет, где-то так, на Игоря нападало яростное желание выскоблить все старое, несовершенное, начать гениальный путь с нуля. Культурные слои, пласты бумаг валились на помойку. И даже родители жалели вслух — почти всерьез.
На посадку пригласили с опозданием и везли притихшим автобусом меж спящих слоновьих “Туполевых”. Туман стелился по бетонке. Самолет ждал в стороне. Свистели на малых оборотах турбины. Выдыхали пар, на малых глотках морозного воздуха, негромко переговаривались, ждали. Ту-154 все-таки красив: похож на стрелу, выпущенную из его же фюзеляжа. Кто-то и когда-то сказал, что это последний лайнер, по которому видно, что он реактивный. Сама эта эстетика, романтическая... И Павел, мерзнущий у подножия красавца бога RA, чувствовал это прекрасно.
По вип-пассажирам не было видно, что они вип. Так же топтались у трапа, допотопного, нижней — автомобильной — частью похожего на картинки в старинной книжке про Незнайку... Кто-то с шиком отшвырнул сигарету: ветер погнал ее под колесищи. Все-таки элита бывает только тогда, когда есть чернь. А когда в салоне все — бизнес-класс... Наверху только стюардесса, у люка, с корешками талонов, пронятая всеми высокими ветрами, мудрая. Поднимались малыми партиями. И прежде чем шагнуть в низкий ковролиновый мирок, Паша хлопнул ладонью по мокрому железу, как по плечу: не подведи.