Новый Мир ( № 8 2013)

Вокруг и по поводу Пелевина написано уже столько, что если я обращусь к другим критическим материалам, этот текст разбухнет до объема докторской диссертации. Потому я ограничусь своими собственными соображениями, и да простят меня авторы критических статей, если я невольно изобрету чей-то велосипед.

Для начала вполне тривиально замечу, что первые вещи Пелевина вызвали более чем заметный резонанс — помимо очевидного таланта автора — еще и потому, что обращались (в метафорической форме) к реалиям, с которыми так или иначе сталкивались все мы. И ранние рассказы, и «Омон Ра», и «Принц Госплана», и даже «Чапаев и Пустота» написаны как бы изнутри более ли менее монолитной среды, в которой обитали мы все; с очень точным попаданием в детали, которые и создавали — при всей фантасмагоричности сюжетов — ощущение некоей высшей достоверности. Однако очень скоро общество стратифицировалось, распалось на разные, порой никак не соприкасающиеся микросреды, с разными культурными кодами, и взгляд изнутри, охватывающий целостность, стал невозможен.

В такой ситуации можно либо исследовать самые новые и самые заметные из этих микросред («Generation „П”»), либо — обратиться к миру идей и представлений в платоновском смысле этого слова. Последние вещи Пелевина — не столько романы в классическом смысле этого слова, сколько замаскированные под романы трактаты, те же «Диалоги» Платона. Все остальное — приманка, наживка — как, скажем, любовная история в «S.N.A.F.F.»е, которая столь трогает сердца романтично настроенных читательниц. Сюжет — открыто и даже с некоторой издевкой признается сам Пелевин в «Бэтмене Аполло» — это вообще для читательниц (его герой, вампир Рама, апеллирует именно к читательнице , пародируя знаменитое булгаковское «за мной, читатель!», тоже, надо сказать, не без издевки написанное). Да и отсылка к «горячим» темам и событиям (в «Бэтмене Аполло» демонстративно поверхностная, вызывающе-ленивая) — точно такая же, плавающая на поверхности текста наживка, крючок, на который довольно легко клюют уже не только читательницы , но критики и обозреватели. В этом смысле «Бэтмен Аполло» Пелевина вообще очень показателен, поскольку вся механика создания пелевинских текстов последнего времени здесь демонстрируется в открытую, отчего роман напоминает те стильные наручные часы, где механизм демонстративно открыт взгляду и мы наконец-то видим все эти тайны, все эти колесики и шестеренки, по-своему, надо сказать, довольно эстетичные. Смотрите — буквально кричит автор с каждой страницы — как это сделано, как я это делаю: вот так, вот так, а еще вот так. Автор максимально облегчил работу критиков и литературоведов, в чем я подозреваю какую-то сложную, пока не понятную мне интригу.

Ну да, все верно. Совершенно неважно, кто из персонажей открывает рот, за него, как чревовещатель, говорит один и тот же человек — иными словами, как бы анти полифония, контр-Бахтин (полифония по Бахтину признак настоящего романа) — и говорит не как творец, а как транслятор некоей коллективной идеи (или облака идей, или коллективного бессознательного, или того и другого вместе взятого). Кстати, столь раздражающие лично меня лингвистические игры в духе Задорнова в «S.N.A.F.F.»е — тоже некоторым образом трансляция коллективного бессознательного; в ЖЖ-шном сообществе etymology_ru , где премодерация то ли отсутствует, то ли не слишком жесткая, таких, мягко говоря, странных версий продуцируется сколь угодно много.

А уж на сходство с платоновскими «Диалогами» (Платон, кстати, и сам был тот еще мистификатор и гонщик — одна его Атлантида чего стоит) Пелевин в «Бэтмене Аполло» намекает недвусмысленно и даже несколько назойливо — а заодно и на то, что люди воспринимают лишь тени истинных слов и идей. Которые — истинные, — во-первых, доступны лишь вампирам, а во-вторых, — внимание! — вообще не существуют, поскольку называние есть ограничение (мысль изреченная… ну, понятно). Впрочем, возможно, дело обстоит еще более сложно, и Платон тут вообще ни при чем, а в последних пелевинских текстах есть какой-то уровень считывания, мне недоступный, либо, хм… его нет, а есть лишь намек на то, что он есть, — далее см. выше.

Так или иначе, но Пелевин как бы ловит эти плавающие в пространстве коллективного сознательного/бессознательного аморфные тела идей за хвост и проговаривает их, вербализует связно и непротиворечиво в уже ином пространстве, пространстве текста — в некоем порядке и взаимодействии.

Собственно и механизм сегодняшней авторской успешности, полагаю, именно в этом — в том, что отечественное (или, шире, среднеевропейское) коллективное сознательное/бессознательное в каждом новом тексте Пелевина обретает некий моментальный снимок, собственное целостное отражение, а не только, скажем, видит собственный нос или ухо. А смотреть на себя гораздо интереснее, чем разглядывать какого-то там Другого. Целостная картина, добавлю, получается не слишком эстетичная, но, в силу узнавания, внимание заведомо обеспечено.