В те восьмидесятые “годы дальние, глухие” минувшего столетия, на которые приходится основная часть избранной переписки “августейшего поэта” — Великого князя Константина Константиновича, печатавшегося под криптонимом К. Р., “в сердцах царили сон и мгла”. Пожалуй, это все, что известно о той эпохе, когда Россия, измотанная чередой бесконечных реформ, многочисленными жертвами очередной войны с турками, пережившая позор Берлинского конгресса, ужас кровавого террора и убийства Императора, тяжело отдыхала от “великих исторических задач”. Малые дела, тихий семейный уют, развлекательная беллетристика и журналистика, легкое чтение.
Замечено, что, как ни странно, интерес к “высокому” художеству сопровождает эпохи общественного оживления; восьмидесятые — самая непоэтичная эпоха в литературной истории России минувшего “литературного” века. Журналы стихов не печатают, издатели о сборниках поэзии и слышать не хотят. Оставшиеся в живых поэты “послепушкинской поры” — А. А. Фет, Я. П. Полонский, А. Н. Майков — заняты кто чем (сельским хозяйством, службой по цензурному ведомству), а писание стихов рассматривают как свое очень частное дело, пишут их для тончайшего слоя единомышленников и иногда издают тоненькие сборники за счет доходов от основной трудовой деятельности — преимущественно для раздачи друзьям. Зато уж все выдающееся свободным время отдают поэтическим штудиям.
В далеком прошлом остались “поэтические кружки и салоны”, в своей Воробьевке Фет ведет “ожесточенные споры о гекзаметре и пентаметре” с Вл. Соловьевым, с ним же и “тончайшим критиком Н. Н. Страховым” обсуждает стихотворения, отобранные для очередного выпуска “Вечерних огней”, участвует в их “ученых спорах по поводу философских мировоззрений”; и все трое проводят время “в блаженных указаниях на особенно выдающиеся красоты великих мастеров поэзии”.