Читаем Новый Мир ( № 9 2000) полностью

Самое распространенное, видимо, для современных поэтов средство, которым они пользуются для противостояния “поэзии вообще”, — это разрушение в своем стихе — форме, лексике, содержании — всего того, что собственно и создает ощущение “поэтических стихов”: “Он ее приголубит, / такую какую-то мнимую. / Она его не продинамит, / такого какого-то конкретного. / Он ее: „Моя гёрлица!” / Она его: „Мой кудахчик!” / И никогда не ссорятся. / Так, иногда ругаются...” (Левин). (Цитаты я привожу для представления не поэтов, а только их поэтических средств.) Использование так называемого стеба, бытового жаргона молодых горожан, почти всегда подсвечиваются чем-нибудь из арсенала, так сказать, “элитной поэзии” или из наиболее прочно закрепленного в традиции — от фольклора до формалистских изысков первой половины нашего века. Причем делаться это рекомендуется также “стебно” и ненатужно. Тот же Левин: “Липа шелестит литвою, / клен качается эстонет. / Над моею головою / черный ветер ветку клонит”.

Другой вариант этой “антипоэтической” поэзии — римейк. Им пользуется в той или иной мере огромное число современных поэтов. В частности, Данила Давыдов: “пока не требуют поэта / ну вот уже и потребовали / сказали чтобы садился рядом / чтобы чувствовал себя как дома / чтобы типа не парился / наливают потом еще наливают / потом говорят: свободен иди / погружайся в заботы мира”.

И по мере чтения нынешней поэзии понимаешь, насколько традиционной уже выглядит вот такая “антипоэтическая” поэзия. Как не очень дерзкая дерзость. Дерзким на таком фоне выглядит Николай Байтов, сознательно отдающийся потоку “поэтической” поэзии, как бы не боясь, что она сможет полностью поглотить его: “В море слов попутный ветер / рьяно пенит волны фраз. / Брызгами свинцовых литер / прямо целит мне он в глаз. / Но стою на вахте зорко / я, невиннейший из юнг. / Наблюдаю горизонты / и плюю на свой испуг”.

Качается на этих волнах и Владимир Захаров, используя энергию как бы всегда существовавшего стиха, чтобы выгрести к своему берегу: “Робко спускается вечер смиренный, / Тьма застилает межи. / Друг-демиург из соседней вселенной, / как там тебе, расскажи?”

Перейти на страницу:

Похожие книги

Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Разное
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза