Она выплюнула, как сливовую косточку, все свое прежнее знание, ученическое и книжное. Ее интересовал теперь иной опыт, который давал преимущества неожиданного маневра, ловкого движения: она радовалась, обнаружив новый проходной двор между двумя глухими переулками, двустороннее парадное, открытое и с фасада, и с черного хода. Она знала последнюю в Москве, забытую водопроводным начальством и все еще работающую колонку в районе бывшей Божедомки, обнаружила квартиру в полуподвале, где собирались по ночам очень преступного вида люди — воровской притон?
Ночные километры вымощены были и размышлениями: еще недавно жизнь представлялась ей как ровная дорога в гору, постепенное восхождение, целью которого был научный подвиг, соединенный с заслуженным успехом и даже, может быть, славой. А теперь она видела вместо героической картинки ловушку, и наука оказалась идолом точно таким же, как убогий навязываемый социализм, который последние годы все чаще называли по радио “социализьмом” в угоду малограмотному Хрущеву, двух слов свести не умеющему... Когда она была маленькой, естественным было деление на “мир взрослых” и “мир детей”, “мир добрых” и “мир злых”. Теперь ей открылось иное измерение — “мир послушных” и “мир непослушных”. И речь шла не о детях, а о взрослых, умных, просвещенных, талантливых... Таня решительно и радостно перешла во вторую категорию. Пожалуй, не ясно было только с отцом — он не укладывался ни в какую категорию. Вроде бы он был общественно полезным, то есть послушным, однако всегда поступал по–своему, навязать ему чужое мнение, заставить подчиниться было невозможно...
Однажды Таня нашла на садовой скамейке в тупиковом дворе Средне–Кисловского переулка строгого старика, сидящего очень прямо, не касаясь развалистой спинки, опирающегося деревянными руками на деревянную, с могучим полированным набалдашником, барскую трость. Таня села на ту же скамью с краю. Он, не поворачивая к ней большой головы, косо освещенной слабым фонарем, сказал глухим голосом:
— Таня, мне кажется, пора подавать обед.
— Откуда вы меня знаете? — изумилась она, в первую минуту не угадав случайного совпадения.
— Я повторяю: время обедать.
— А где вы живете? — спросила Таня.
Старик как будто немного смутился, забеспокоился, потом ответил не совсем уверенно:
— Я живу... здесь.
— Где — здесь? — переспросила Таня, уже догадавшись, что старик обеспамятел.
— Город Гадяч Полтавской губернии... — с достоинством ответил он.
— А как вас зовут?