Таким образом, “поколение next” внятно проявляет волю к поколенческому суверенитету. Шовинизм? Еще какой. С кашей в башке и с наганом в руке. Шовинизм тем более внятный, что поколение не размыто, как “тридцатилетние” или “сорокалетние”, но как нельзя более четко очерчено. Мне представляется, что константа в 35 000 рукописей за премиальный сезон как-то связана с другой неизменяемой цифрой: 25. Это предельный возраст для участников “дебютовского” конкурса. Сколько ни упрекали организаторов в условности возрастного барьера (особенно обидно было молоденьким “перестаркам”, оказавшимся тут не при деле) — тем не менее организаторы случайно попали в десятку. Граница между теми, кто может участвовать в “Дебюте”, а кто не может, совпала с метафизической трещиной, отделившей “next” от “before”. Между прочим, в “Дебюте” потенциально заложен и механизм выхода человека из “next”: минует еще два-три года, и механизм заработает. Появится большая группа авторов, по возрасту потерявших привилегию рассматриваться в юниорском разряде и одновременно утративших право представительствовать от комсомола. Какими они будут, какого рода опыт успеют получить, прежде чем их вынесет в пустыню индивидуального взросления? Многим это безразлично. Многие думают, будто все произойдет примерно так, как происходило всегда: часть слепых щенков утонет, один гений повесится, другой более или менее научится жить и напишет нам литературу. Не произойдет. Образовалась емкость из весьма прочного материала, постоянно пополняемая новобранцами и исторгающая из себя “выпускников”. Она, эта емкость, а не юные люди, в ней пребывающие, и есть “поколение next”.