Новый Мир ( № 9 2002)

Парни, сдуру выпрыгнувшие на лед,

Рыбачок, пропивший свой перемет,

Пристань у Михайловского дворца,

Желтая с левого торца...

Кто же, Господи, это с собой заберет?

Видимо, тот, кто вынырнет и не замрет

Здесь, тут, из полыньи, всерьез, навсегда,

Скользнув темными брызгами в провода...

Каждое из мгновений, попадающих в фокус авторской речи, словно под очень хорошим микроскопом, расслаивается до клетчатки, даже до молекулярного уровня, порождая у читателя ранящее чувство приобщенности к чужому, неуловимо становящемуся своим. Поэт с изумлением и ужасом влезает в шкуру каждого из своих героев, мучительно сопоставляя свой собственный духовный и телесный опыт с той терзающей его стихией, которая существует в заведомо аутентичном сознании Другого. В результате угол зрения оказывается смещен и деструкции подвергаются сами основы бытия.

Это доведение до абсурда всего и вся является для поэта важным средством самораскрытия и познания собственной мифологии. Чужая, фиктивная память, востребованная и заново осознаваемая поэтом, воспринимается уже как своя собственная.

Задача автора очевидна — это рационализация самых животрепещущих вопросов, отвечать на которые рано или поздно приходится каждому, кто наделен способностью мыслить и чувствовать.

Я выдохнул, когда в притон на полступени

ниже лимба все спустились.

Как будто Бога нет — на боковую все валится:

стаканы, облака, нечитаные книги.

Да было ль что-нибудь, а если и случалось —

не со мной. Не смей, не смей,

Не смей туда дышать... Коль стекла запотеют,

мы погибнем...

Среди того, что стремится преодолеть Николай Кононов в своей новой книге, на особом месте стоит и его собственная ритмика, ставшая своего рода визитной карточкой поэта. “Кононов — чемпион России по длине поэтической строки” — так характеризует его во вступительной статье к “Паролю” Вячеслав Курицын. Бесконечный акцентный стих, нарочито утяжеленный, сбивчивый, нервический, прозаизированный, чередуется в его новой книге с вещами, проникнутыми иной мелодикой, — предельно прозрачными, лаконичными и не менее пылкими, чем те, “длинные”.

Мрачно Ангел

Смотрит исподлобья,

Как на танке

Снегом на угодья

Валит Жуков —

Это для жуков,

Папа, мука,

Сумерки богов...

Наш поэт в данном случае поступает совсем как ребенок — по наблюдениям психологов, дети предпочитают или очень большие, соразмерные им, или совсем крошечные игрушки...