“Казус с поэтом-лауреатом [Прохановым] просто высветил непримиримое различие между двумя пониманиями культуры. С одной стороны, есть обывательское (немзеро-агеевское тож) понимание, редкостным образом совпадающее с этимологическим смыслом слова культура, — отcolo, colui, cultum— „возделывать, благоустраивать”. Агрикола, он же земледелец, возделывая землю, засевает ее добрыми злаками, а вредные злаки в меру своих сил не допускает до произрастания. Так он реализует различие между природой и культурой. Культурный же человек потому и культурен, что овладел искусством хотя бы частичного покорения в себе скотских начал, то есть воздерживается от многих природных позывов. Культура — это система табу <...> Для богемы и ориентирующейся на нее публики культура есть процесс снятия запретов. Творчество как беспрестанное растабуирование, как последовательное, одно за другим отключение защитных механизмов. <...> Доколе богема более или менее надежно заперта в мансарде и “Бродячей собаке”, экспериментаторский зуд носит замкнуто-локальный характер и до поры до времени общественно безопасен, принося вред лишь самим экспериментаторам. Но поскольку в мансарде скучно, да и кубатура недостаточна, рано или поздно происходит попытка прорыва вовне”, — пишетМаксим Соколов(“Бессмысленная и беспощадная” — “Русский Журнал”).
“Равнодушие зажравшейся элиты, прежде всего интеллектуальной, но также финансовой. И — нарастающая агрессия голодных маргинальных слоев. Вот диагноз нашего сегодняшнего состояния. Те, кто состоялся в новой жизни, вписались в нее, вдруг, в одночасье успокоились, удовольствовались сами собой и своим положением. И начали лениво перебирать пустые культурные знаки, как четки после сытного обеда”, — констатируетАлександр Архангельский(“Известия”, 2002, № 98, 8 июня).