Новый Мир ( № 9 2004)

— Бр-р! — сказал я. — При чем тут цыгане? Братьев твоих пересажали за то, что они ворье. И какое число и что после него?

— День гнева! — выкрикнула она. — День любви!

Она спрыгнула в траву.

Меня восхищало ее бесстрашие: она без колебаний произносила слова, которые в городке не принято было говорить вслух, — например, “любовь” или “ризеншнауцер”.

— Таких камней тут, если поискать, с полсотни наберется…

— А может, и полтыщи, — кивнула она. — Но надо знать, какие из них — печати, а какие нет.

— И все это рассказала тебе глухонемая старуха?

— Я часто ложусь с ней рядом, иногда и ночую в ее постели, и когда начинаю засыпать, вдруг слышу какой-то слабый-преслабый гул… — Она сделала большие глаза. — Рокот. Постепенно сквозь этот шум начинают прорастать слова, и тогда я вдруг понимаю, что это говорит старуха. А вообще-то она не немая — просто она давным-давно держит во рту китайское яблоко, поэтому и не может открыть рот, чтобы яблоко не проглотить. Тогда — смерть. А насчет душ убиенных… Она единственная из семьи выжила в Освенциме. Знаешь, что такое Освенцим? Ну и вот. Пошли купаться! Я вся запотела от слов!

Тем вечером, когда я проводил Цвету домой, она подвела меня к кровати-фрегату — “Царица велела” — и отдернула занавеску. Я увидел груду тряпья. Цвета толкнула меня в спину.

— Здравствуйте, уважаемая госпожа Нэрэзбэ, — пробормотал я.

— Руку! — прошипела Цвета. — Протяни ей руку!

Я протянул руку и вдруг почувствовал, как ее крепко обхватили унизанные холодным металлом пальцы.

— Только не ори, — почти не разжимая губ, предупредила девушка.

И вовремя: что-то пребольно укусило меня за палец. В то же мгновение рука моя освободилась.

Цвета вытащила меня во двор и внимательно осмотрела место укуса.

— Это она тебя иголкой. Глянь-ка, она тебя уколола! — В голосе ее было столько восторга, что я удивился. — Если человек, посягающий на меня, ей не по нраву, она обычно колет иголкой себя.

— И что?

Цвета покачала головой, с сожалением глядя на мою глупо улыбающуюся физиономию.

— Она не просто колет себя иголкой в руку. Она вводит иголку в свою вену. И той же ночью посягнувший на меня человек умирает с иголкой, которая всплывает в его сердце. Старуха убивает его.

— Чудеса-мудеса. — Я попытался усмехнуться. — Колет себя — умирает другой.

— Если ты сейчас скажешь хоть полслова про колдовство, я тебя укушу всеми своими ядовитыми зубами! — прошипела Цвета. — Царица признала тебя! Считай, что она как бы обручила нас! Впрочем, можешь считать что угодно!