Новый Мир ( № 9 2007)

На всемирном форуме о мировом значении русской литературы в Москве в декабре 2004 года среди прочих выступала моя когдатошняя сокурсница. За истекшие полстолетия она мало изменилась. Она была все такая же худая и высокая, держалась так же прямо и говорила так же, как тогда, — тихо, обстоятельно и безапелляционно. Первокурсницей она точно знала, что будет заниматься театром Чехова, и теперь, прозанимавшись им всю жизнь и став первым театрочеховедом страны, а может быть, и планеты, она тем же, но уже вполне заслуженно учительским голосом описывала повсеместную востребованность чеховских постановок, сведения о которых стекались к ней с пяти континентов. Слушая ее, я представил себе карту мира, покрытую флажками и прямыми линиями с точкой пересечения в Москве, висящую на стене ее чеховского кабинета номер один.

Предавшись этим размышлениям, я отвлекся, но был вскоре возвращен назад переменой в интонации докладчицы. К ее невозмутимо эпическому тону примешалась какая-то беспокойная нота. Впрочем, и она звучала в мажоре, освеженном этими неожиданными модуляциями:

— И вы знаете, доходит до того, что где-то в Новой Зеландии ставят “Чайку”, совершенно не консультируясь с нами, и мы только потом стороной узнаем, а они сами нам даже не сообщают.

 

БЕЗ МУЖЧИН

 

Было уже за полночь. Кончался длинный уик-энд (первый понедельник сентября — праздник,Labor Day23), и мы еще не спали, когда в окно стали доноситься истеричные женские крики.

Я прислушался, стараясь понять, что это — реальная женщина или чей-то зарвавшийся телевизор. Для правды жизни крики звучали, пожалуй, слишком членораздельно, красноречиво, театрально. Впрочем, реализм в Америке полный, так что не ясно, кто кому подражает — телевидение женщинам или женщины телевидению. Слышно было, в общем, плохо — из-за вытянутости нашего дома в длину и прекрасной звукоизоляции.

Я накинул халат, спустился вниз (каждая квартира у нас на нескольких уровнях) и пошел на звук. По-видимому, кричали в 3-й квартире, где наверху горел свет. Голос был действительно женский, высокий, и хотя слов было не разобрать, общий смысл угадывался — жещина обвиняла обидчика. В кон­це концов из ее речей я выудил знаменитое:“You are harassing me!”24— и, не слыша других голосов, предположил, что сцена играется по телефону, с мужчиной где-то на другом конце, что не так страшно.