— Нет, это не для меня. Я никогда всерьез не сомневался в существовании Бога, но я никогда не верил, что душа бессмертна, что скверный старик Елисео обретет вечную жизнь. Нет во мне ничего такого, что следовало бы хранить вечно. Кто я? Один из бесчисленного множества людей, которые родились, умерли и еще родятся, — и ни в одном из них нет ничего особенного. Бог пишет нас на восковой дощечке — пишет и стирает, пишет и стирает. Но Он сохраняет все. Это — Его бесконечная книга. Она бесконечна не потому, что Он никак не может все рассказать — Он уже все рассказал. И каждый из нас успеет дочитать эту книгу до конца за свою длинную или короткую жизнь. Но Он — взыскательный художник — не устает править текст. И я тоже строка этой книги. И мой сын — похожая на меня строка, но уже немного поправленная. Что изменилось? Многое и почти ничего.
Но Он продолжает ее исправлять. И Мигель стал новой строкой — и так будет продолжаться, пока Он не добьется того, чего Он хочет. А Он ведь, может быть, и не знает, чего же Он хочет. Когда Он это поймет, все кончится. Пока Он не начнет писать новую книгу. Но это уже не касается ни человека, ни этого мира.
Сегодня Он переписывает очередную главу. В этой книге есть люди, горы, реки, моря, звезды, хотя люди, пожалуй, самая любимая, самая путаная и трудная тема.
Сегодня Он решил стереть этот город. Он ничего не забудет, но город вычеркнет.
Пиши, правь свою рукопись. Подожди, пока подсохнет масло на холсте, и перепиши его заново, и поправки будут невелики на наш полуслепой взгляд, но очень важны — на Твой. Чего Ты добьешься? Мне этого не понять. Я сам — последняя строчка в истории этого города. Разве может строчка сама себя прочитать, да еще оценить?
Елисео так и не вошел в храм. Он не держал зла на Бога — Он отнял любимую женщину — вычеркнул ее немного раньше, чем вычеркнет Елисео, но родился Мигель — и это новая строка, может быть, более удачная, чем сам Елисео и его белокурая супруга, которую он привез с Севера, чем и погубил — она так и не привыкла к безумной жаре этого каменного мешка.
— Может быть, Он решил покончить и с этим каменным наростом, нелепым, бесполезным, ненужным никому и ничему — ни пустыне, ни горожанам, ни большим городам у моря, ни самому морю.
Елисео пересек площадь, еще раз оглянулся на открытые двери храма и вошел в дом Мануэля, где двери никогда не запирались.
68