— Жор, я в лес — и звонить бегу на проходную, — сказал связист Ерохин. — Я быстро. Она не успеет.
— По тебе, может, и не успеет. Пальнет по столам. Не видишь — безумная.
— И что ты предлагаешь?
— Ждать, пока ей не надоест. Не провоцировать. Сядь! — повторил он, увидев, как связист дернулся с места.
— За свою шкуру я сам отвечаю.
— Сиди, у нас бабы!
— У меня жена беременная.
— У меня тоже. Чтоб ты знал. Видишь, вон, на прицеле.
Мартыниха действительно целилась в светлое пятно под столом. Она сошла с ума, она рехнулась. Ее надо забалтывать — или лучше молчать? Непонятно. Полоумная сука, утратила последние крохи рассудка. Как глупо умереть из-за взбесившейся психопатки в день собственной свадьбы.
Бабы сидели как каменные. Вцепившись в край столешницы, они молчали, и только пожилая дворничиха бормотала: “Господи-Господи, помилуй… Господи-Господи…” Все смотрели в одну точку. На дула двустволки. А дула на них.
Одно за другим гасли окна — люди выключали свет, чтобы было видно, что происходит во дворе. Тут и там колыхались шторы, просматривались силуэты. Все звуки мира сосредоточились в одном — надтреснутом голосе Мартынихи, летевшем над палисадником, клумбами, песочницей, зарослями сирени, каруселью, столиками, свадьбой…
— Смотрите! Тихо, ребята…
За спиной у Мартынихи метнулись тени. Она вдруг завалилась на бок, взвыла; ружье упало в палисадник — но не выстрелило. Как оказалось, оно вообще не было заряжено.
— Пронесло… Я уже с мамой прощался. Надо же… надо же… — Жорка вытер пот со лба.
Тамару вытащили из-под стола. В темноте казалось, что с земли поднимают большую куклу в белом.
— Вы как знаете, а я выпью, — сказал Жорка и потянулся к стакану. Рука его тряслась.
Телефоны в Мартынихином доме были у троих: начальника почты, заведующего микробиологической лабораторией и председателя месткома. Кто-то из них вызвал из райцентра милицию. Наряд подъехал к дому с другой стороны, оперативники забрались через окно в квартиру соседей, прошли оттуда в подъезд, тихо вскрыли Мартынихину дверь, подкрались к балкону — и в секунду скрутили старуху.
С неделю крайний столик пустовал — даже в фантики днем не играли, — а потом снова принял компанию картежников. Старуха Мартыниха больше не угрожала. Она надолго исчезла в больнице — и вернулась тихим понурым растением, боязливым и социально не опасным — аминазин сделал дело.