Новый Мир ( № 9 2010)

Какое славное меню было у Болотова 18 сентября 1772 года “за 20 верст уже от Козлова” (теперь Мичуринск рядом с солж. Кочетовкой): “Горячая ветчина, яйца всмятку, окрошка, щи белые с говядиной и цыпленком <…> битое говяжье мясо на сковороде с уксусом <…> а для десерта была у нас спелая брусника, куманика (ежевика) и хороший арбуз”. Такому обеду позавидуешь и в Париже.

 

Поразительна (и даже шокирует) дворянская наивная откровенность Болотова: своих крестьян он понимает как потенциальных врагов, которые только и ждут возможности расправиться с господами.

 

Монархическое государство —силовойзащитник дворян отподлыхлюдей — разве на таких принципах государству можно держаться? Она (империя наша) потому и побила все рекорды по краткости существования — 200 лет.

 

Разные культуры: невозможно представить, чтобы Болотов сдавал своих новорожденных детей в приют безымянными, как это делал Руссо.

Но невозможно представить и чтобы Руссо сёк вора до полусмерти, а потом, накормив соленой рыбой, бросал в горячую баню и не давал пить. И не только потому, что у него на это б не хватило характера. Сыграла бы уже свою роль и просвещенческая гуманитарность. Психика его уже истончена гуманистической рефлексией. (Но это — отнюдь не общее. Вспомним, что впереди  — революционные зверства, совершавшиеся не столько темнымиемельками,сколько адвокатами и любителями книжного чтения.)

 

“Великий стилист” Личутин опубликовал в газете “Завтра” свое видение: Ленин и Сталин стоят ошуюю и одесную Господа Бога и молят Его за Русскую Державу.

 

Вербное воскресенье.

Остроумно определилсчастливогочеловека, кажется, Инг.  Бергман: это тот, у которого хорошее здоровье и плохая память.

 

21 апреля, понедельник, 530 утра.

Сон: на рыхлом с водицей катке учитель рассказывает старшеклассникам эпизоды зэковской жизни. А те похохатывают, а потом и откровенно хамят. Вместо сочувствия — враждебность.

 

Стоит однажды пойти на уступку, и течение культурных обстоятельств тебя необратимо опустит.

 

Сегодня в Лувре добрался наконец до Ла Тура. Не Вермейер, отнюдь, прекрасный ремесленник, а отчасти даже штукарь. “Св. Томас с пикой” — вылитый Афанасий Фет, я даже смутился.

 

Вечер.

В Мадлен — Вивальди. Потом — при огнях — вдоль Сены...

 

Будто розу или жабу,

он берег свое лицо —

этому замечательному образу (О. Мандельштам) очень помогает еще и алфавитная близостьжи

з.

Стихи я теперь пишу все какие-то прощальные: каждое — словно последнее в цикле.

 

7 утра, Страстной четверг.830.

В кафе на Монмартре, еще почти ни души; и первое бледноватое солнце.