Новый Мир ( № 9 2012)

Суды были не для Ореста Константиновича Скворцова, хотя на этот раз был обыкновенный районный суд, его рядовое заседание по разделу имущества разводящихся супругов, но глаза отметили — и здесь “тройка”: судья и два заседателя. Зачем Калерия это затеяла? Затеяла, но не пришла. Он готов был все отдать, все, то есть главное — квартиру на Патриарших и часть коллекции картин; оставлял себе дачу в Мамонтовке, где вместе с его больной дочерью жила старшая сестра его первой жены — Зая. Настоящее имя было Злата, но она всегда была Зая, “тетя Зайка”, говорила его Шурочка, так вот, Шурочка и ставшая еще бесплотнее, совершенно седая и дряхлая Зая, куда им было деваться… В последний приезд они обе так поразили своей беспомощностью. Он просил не провожать его на станцию, он правда торопился в город, ему надо было встретиться с адвокатом, он хотел попросить Натана Израилевича уговорить Калерию решить дело без суда. Пусть забирает что хочет, но обязательно оставит ему карандашный эскиз Саврасова к “Грачам”, начало его коллекции, хотя чувствовал заранее — Калерия не согласится… О нет, не деньги, не картины и уж конечно не мамонтовской развалюхи жаждала ее душа, но и семейные бриллианты, оскудевшая шкатулка, о которых однажды обмолвилась Зая, поведав, как они с сестрою меняли камешки на хлеб и на соль, только разменная монета в странном торге: если развод, тогда — суд. Получалось — над ним. Поскольку Калерия не считала свою неверность поводом. Смешно, она его подозревала!.. Боже мой, он вспомнил, как потянулась к ней его девочка, как нежно, кривя улыбающийся рот, а послетогодетдома всегда осталась такой, завороженной детством, на сто лет — на всю жизнь, как в сказке братьев Гримм: не вырастающая и в девять, и в двенадцать, и сейчас, в четырнадцать. А в двадцать шесть, а в сорок?

— Папа, привези куковку. Мы со станции звоним с Заей! Привезешь?

Но лагерь приучил его жить не загадывая; так напутствовал бывший кадет, профессор питерский, а похож был на мужичка-хитрована, и они ночь на пересылке жадно прошептались, губами одними, чтоб не донесли: “Запомни, от пайки до пайки”.

Так вот, Шурочка в тот день, когда он появился в Мамонтовке с Калерией, улыбалась. И Зае и Шурочке понравилась эта с узкими ноздрями и щиколотками тонкими красавица брюнетка, и дело не в длинном перечне предков, каких-то остзейских баронов, который та вызубрила с детства, но и одаренность светилась в ее зеленых глазах, а двигалась как кошка. Он тогда не знал, что она ненасытная.