Правда то, что среди прихожан есть психически больные. Вероятно, процент их даже выше, чем в общей популяции. Не всегда, но часто они обращают на себя внимание эксцентричным поведением в храме. И это неудивительно. Религия не нейролептик, не транквилизатор, не антидепрессант. Чудо исцеления не каждый день посылается в каждый храм. Но бывает так, что развивающиеся симптомы верующий человек трактует как испытания, посланные ему свыше, которые следует переносить стойко и смиренно. И что важно — держать все это в тайне, открываясь только самым близким. <…> А те двое, о которых я вспоминал в начале, — выстояли. Болезнь повредила их психику, но оставила неприкосновенной душу в религиозном смысле этого слова. А имеет ли это слово иной смысл?”
Игорь Шкляревский.Отошла земляника, но поспела черника. — “Знамя”, 2012, № 7.
Номер открывается стихотворением “Переживание за Робинзона”: “Вот Робинзон перетащил на плот / бочонок рома, / ружья, / солонину, / пилу, топор, подзорную трубу / и парусину… / И опять плывёт, / и на мешке с мукой / сидит собака. / Ну, всё, теперь не пропадёт!”
Эти стихи интересно корреспондируются с пассажем протоиерея Андрея Ткачева о романе Уильяма Голдинга “Повелитель мух” — в русско-украинском православном журнале для молодежи “Отрок.ua”. Там говорится и о персонаже Дефо: “Когда Дефо выбрасывал волною творческого воображения своего Робинзона на безлюдный остров, он изрядно слукавил. На разбившемся, но не утонувшем корабле он оставил для скитальца ружье, порох, гвозди, пилы… и так далее. Вплоть даже до — Библии! Ни один гордый и развратный европеец не спасся вместе с ним. Ни одну женщину не подарил целомудренный Дефо своему герою. И поэтому ни ревность, ни жажда первенства, ни похоть, ни что-нибудь еще из тех змей, что сосут непрестанно кровь из человеческого сердца, мы не увидели в фантазиях о Робинзоне Крузо. Последнему осталось лишь бороться с природой и побеждать ее при помощи европейских орудий труда, да еще (!) миссионерствовать в отношении дикого Пятницы. Весь роман Дефо есть жуткая ложь о человеке. Всякая ложь оплачивается с процентами, ложь литературная — сторицею. Не литературные ли фантазеры восемнадцатого-девятнадцатого веков „залили кровью век двадцатый”? Старина Голдинг куда правдивее…” (
Юродивые(тема номера). — “Фома”, 2012, № 6.