В общем, эта оптимизация тоже практически провалилась. Из одиннадцати водил лишь двое обходятся без экспедиторов — готовы больше работать, время терять за лишние пяток тысяч рублей.
По существу, лишь одно новшество порадовало коллектив — покупка автокара. С ним даже не то чтобы быстрее все происходит, а как-то настроение поднимается, когда его видишь: вроде бы цивилизация, модернизация и у них, в их явно левой, полуподпольной конторе.
Заполнили сегодня кузов «бычка» довольно энергично — Сане, водиле, с которым Дробов работает в паре, даже прикрикнуть не пришлось. Как-то удачно живо грузчики были настроены.
Напоследок Дробов еще раз сверил количество и ассортимент пива в кузове с накладной. Все в порядке… Спрыгнул на землю.
— Едем? — спросил Саня, мощный, морщинистый, не похожий на свои немного за тридцать; какое-то преждевременное старение, что ли, или так и должен выглядеть мужчина этого возраста, и то, что большинство тридцатилетних выглядит в Москве почти юношами, аномалия…
— Едем, едем, — закивал Дробов; он ощущал себя рядом с Саней как младший и по возрасту, и по должности.
Саня застегнул тент. Сели, тронулись.
— Юг-один сегодня? — И, не дожидаясь ответа, Саня оценил: — Нормал. — Включил радио, из динамиков, установленных в обшивке салона, ударили звуковые волны. И зазвучала песня:
Давайте выпьем, Наташа,
Сухого вина
За то, чтоб жизнь была краше,
Ведь жизнь одна.
— Это, если не ошибаюсь, «Фристайл»? — послушав, спросил Дробов.
— Да какой «Фристайл»! — Саня возмутился. — Эт — «Сталкер». Андрей Державин. У меня под его «Не плачь, Алиса» половое созревание происходило.
Дробов усмехнулся, покивал.
— А «Фристайл» — Казаченко, — охотно продолжал объяснять обычно молчаливый Саня. — Помнишь, который все хныкал: «Больно мне, больно…».
— М-м, точно… Интересно, где теперь Андрей Державин. Что-то давно о нем не слышно.
— Он клавишником в «Машине времени».
— Да? Интересно… Вроде совсем из разных кругов.
— Но музыкант-то неплохой.
— Слушай, Саня, — Дробов почувствовал, что сейчас подходящий момент задать один вопросик, — а ты не помнишь, была такая певица — Барби?
— Барби? — Саня нахмурился, вспоминая, морщины превратились в рытвины. — А что она пела?
— Ну, такое… «Красишь ты ресницы в ярко-синий цвет, ждешь любви прекрасной, а ее все нет».
— Что-то вроде было… когда-то слышал… А каких времен?
— Да тоже начала девяностых. Вот вспомнилось вчера и теперь вертится…
— Бывает, — усмехнулся Саня.