– Именно, причём загнанные насильно. И ты думаешь, что всё получилось так по сущей несправедливости, не так ли? Но предки сегодняшних жителей «цветного» населения сами выковали кандалы для своих детей.
– Понимаю, – Командор подметил репортаж по телевизору – там уточнялось, что в соответствии Конфедеративным Законом «Об исполнении наказания», белокожее население отстраняется от выполнения тяжёлого физического труда, а «цветное» фактически становится рабами.
– С ними ещё обошлись по божески. После финального сражения стороны условились – КША обеспечивает «цветное» население всем необходимым, а негры и азаиты не лезут в политику, науку и прочие «высокие» сферы жизни.
– И всё ради того, чтобы не получилось того же хаоса, что и прежде? Что ж, знакомо… у Рейха нечто подобное.
– Ты прав, сынок. Конфедерация стремится обеспечить порядок и видит ключ к нему в расовых ограничениях, как и их далёкие предки сотни лет назад.
– А как же так случилось, что белые вдруг победили в войне? – Командор взглянул на улицу, засмотревшись на то, как какой-то негр несёт пакеты с едой, обливаясь потом и тащась за мужчиной и женщиной в дорогих костюмах.
– Были обособленные коммуны, в лесах, пустырях, под землёй. Несмотря на жесточайший пресс в городах, множество выживало в тайных деревнях. К тому же победоносные войны Канцлера и мракобесие северных либералов погнало в Америку множество европеоидного населения, большая часть которого осела на юге.
– И они одолели?
– Да, понадобилось около сорока лет, чтобы снова воссоздать Конфедерацию, в новой форме и величии.
– А как отрагировали ССША?
– Про север не вспоминай, – махнул старик и с неприязнью продолжил. – Там полная вакханалия. Америка… сорок лет назад это была россыпь штатов, их осколков, сект, синдикатов, коопераций и банд. Знаешь, если юг от этого избавился, то вот ССША дали этому полную свободу. Их Федеральное правительство и Конгресс на коротком поводке у корпораций и всяких меньшинств.
– Хм, а ведь это видимо было то, что объединило север, – предположил Эстебан. – прям как в Европе, её северной части.
– А ты прав, сынок, – старик посмотрел на официантку, что поставила на столик кружку пива и тут же приложился к нему. – Федерацию только и скрепляет это. Но в отличие от европейских либералов, Правительство и Конгресс тут намного крепче, чем в том краю, где ты был, Эстебан.
От такой речи Командор насторожился. Тут же мелькнули мысли – «Откуда он меня знает?», «Что делать?». Если бы он только знал, что в его операции наступит такой поворот, то непременно прихватил бы с собой пластиковый шип, на всякий случай. Смотря на лицо Эстебана, перекошенное от удивления, мужчина решил всё изложить:
– Да, со мной связался мой друг, которого ты накануне расспрашивал, где я и как. Не удивляйся. Вот с утра и подумал – дай-ка пройдусь в сторону консульства, да и попался ты мне. Наряженный как какой-то иностранец.
– Но как?
– Ты не думал, что в чёрных одеждах, ты выглядишь как белая сорока? Ты не замечал особенности этих краёв? – мужчина показал на улицу, где привилегированное население облачено в одежду из хлопка и шёлка серого, белого или светло-синего цвета. – Это национальные цвета Конфедерации, которые носят белокожие. Да и только им и разрешено носить одежду таких цветов.
– То есть вы…, – сбитый с толку Эстебан даже не успел договорить, как собеседник перехватил слово:
– Да, я тот, кого ты искал. Я – Маритон из Варси, – старик отпил чуть пива и оглянулся на официантку, поставившую стакан холодного чая с парой лепестков мяты, перед Командором. – Наверное, сегодня нас свело Божье проведение, как иногда любил говорить Флорентин Антинори.
– Вы знакомы с Верховным Отцом? – удивился ещё сильнее Эстебан. – С самим главой Империал Экклессиас?
– Да, вместе воевали с ним.
– Война против Аурэлянской Информакратии?
– Ты прав, сынок. Мы познакомились, когда он мне раны перевязывал в трущобах, а потом отправились в Рейх.
– Я помню дальнейшую историю – вы объединились с Первоначальным Крестоносцем и смогли уничтожить Аурэлянскую Информакратию. Но что сподвигло вас уйти в трущобы? Об этом история умалчивает? – ощутив привкус сладости на языке от чая, спрашивает Командор.
– Даже после стольких лет, мне трудно об этом говорить, – Маритон отпил ещё немного пива и отяжелённым взглядом посмотрел на еду, которую ему принесли. – Я скажу так – была у меня любовь, но её забрали выродки из Информакратии.
– Я вас понял, – Эстебан хотел тут выразить иронию, но удержал эти мысли в себе, ибо не знает, какой душевный отклик они найдут у старика.
Маритон немного вспылил, что Эстебана не удивило, он предчувствовал эмоциональный накал:
– Вряд ли. Ты знаешь, что такое полюбить в социуме, где любовь запрещена? Где она выдавливается с ранних лет? Где всякие привязанности объявляются ненормальными? – голос мужчины успокоился. – Верность семье и родителям под запретом… потому что их нети. И только верность власти поощряется. Пойми, даже не государству, не системе, а «держателям» власти и Макшине.
– Лже-апостолам и богу информации?