Майсун встала перед Паулем, развела крепкие ноги, хвастаясь растяжкой. Кто-то из присутствующих дам прикрыл мужчинам глаза. Адъютор уставился на узкую полоску белья, лишь номинально прикрывающую промежность байфанки. Судорожно сглотнул. Майсун ловко перевернулась, села на шпагат и медленно сомкнула ноги, вырастая перед Паулем, будто змея. Ирма ван дер Дорп хотела возмутиться, но акробатка нахально оттеснила ее павлиньим хвостом и прижалась к адъютору всем своим гибким телом, оккупировав его правую руку.
Аша просто властно отогнала своим авторитетом чародейку слева от Пауля, призывно качнула тяжелыми грудями и притиснулась ими к адъютору, оккупировав его левую руку.
Младший магистр, испытав все грани смущения, неловкости, стыда и унижения, оказался в полной оккупации, отрезанный от поддержки и союзнической помощи, прямо как имперская армия под Вьюпором три месяца назад, которую вынудил капитулировать конвентинский выскочка. Пауль закрыл глаза, побелел и закачался на ногах.
—…Возмутительно, — донесся женский шепот с одной стороны.
— Мы немедленно покинем это гнездо распутства! — донеслось с другой.
— Да погоди ты… — послышался мужской шепот с третьей.
—…Прелестно. Надо срочно узнать, где такому выучиться.
— Не с вашими скромными… возможностями, любезная Катарина.
— На мои возможности, любезная Инесс, еще никто не жаловался…
—…А скажите, герцог, Его Величество не планирует ли отправить в Байфан посольство с Коярских остров?
— Ваше Высочество, неужели у кайзера появились интересы в Теймине?
— Ну что вы, герцог, я интересуюсь исключительно как аполитичное гражданское лицо. Вы же знаете мою страсть к путешествиям…
—…Ну вот, осталось только привести в Зал Собрания гарем кабирского султана. Что подумают люди?
— То же, что и обычно, магистр. Никто не заметит разницы.
— А? А? Ааааа? — весело протянул Манфред, опираясь на трость. — Что я говорил? И это лишь малая часть их достоинств. Не стоит благодарностей, дорогой племянник, — раскланялся он, — радуйтесь и наслаждайтесь!
Пожалуй, у приемов, устраиваемых Ложей, все-таки было одно радикальное отличие от светских, о котором дворяне если и знали, то отказывались понимать, — быстрая отходчивость. Даже о самой эпатажной и непотребной выходке первого мастера, чья слава полубезумного скандалиста гремела на всю столицу, забывали почти сразу.
Поэтому чародейская часть гостей приема ощутимо расслабилась. Кто-то даже пожаловался, что сегодня выступление примо антистеса прошло на удивление мягко, не то что в прошлом месяце, когда во время юбилея одного многоуважаемого пожилого магистра огни салюта в небе над столицей сложились в маленький, печально обвисший фаллос и надпись «С днем рожденья, старый хер!». Кто-то завистливо посматривал на презентованных пташку и куколку, а кто-то счел необходимым поздравить виновника торжества с такими замечательными подарками. Торговля людьми Ложей, конечно, осуждалась, но понятие «человек» до сих пор оставалось размытым и не мешало высокопоставленным магистрам заиметь экзотическую диковинку в спальню или чтобы удивить гостей.
Казалось, опасность миновала и вечер продолжит течь в том же спокойном русле.
Фридевига, забыв о выбранной для себя роли, приблизилась, разогнав всех конкуренток и даже девушек Манфреда, и положила руку сыну на плечо. Белый, как полотно, Пауль фон Хаупен-Ванденхоуф стоял, словно погрузившись в транс. Однако прикосновение матери привело его в чувство. Он распахнул горящие бешенством и ненавистью глаза, скинул руку Фридевиги. Адъютора затрясло.
— Пауль… — властно прошептала Фридевига. Материнского слова обычно хватало, чтобы Пауль успокоился, но явно не сегодня.
— Убирайся! — прохрипел он в наступающей тишине. — Забирай своих шлюх и черную обезьяну…
Манфред выразительно изогнул бровь. Почти точь-в-точь как это делала госпожа консилиатор. Набожный человек, окажись он в приемном зале, увидел бы, как к рогам у тени чародея добавился еще и хвост.
—…Иначе я прикажу вышвырнуть тебя со всем твоим цирком!
Примо антистес посмотрел на кружевную манжету рубашки и смахнул с нее воображаемую пылинку.
— Вы забываетесь, дорогой племянник, — нравоучительно сказал он. — Мы — магистры Ложи, а значит, равны перед Равновесием и не можем кому-то приказывать, только решать коллегиально. Если вы хотите меня вышвырнуть, мы должны немедленно собрать консилиум, вынести этот вопрос на обсуждение и проголосовать. Но… кто сегодня в здравом уме будет заниматься подобной ерундой? Сегодня все должны веселиться и развлекаться! Всем сыру, вина и клубничного торта!
— Тогда я тоже развлекусь! — крикнул Пауль, хватая Майсун.
Девушка тонко пискнула. Адъютор Собрания перехватил ее поперек талии, зажав руки, и вцепился пальцами в горло. Майсун взбрыкнула ногами, сипло хрипнула.
Пауль шагнул к раскрытым дверям, ведущим на балкон.